Было бы интересно посмотреть, как все это разыграется.

— Ясно, — сказал я. — А каков другой…

— Клевета.

— Клевета? Но как…

— Пракситт может заявить, что обвинение в клевете, подразумеваемое исходным иском, само по себе является клеветой против нее.

— Но это не…

— Это может убедить их отозвать иск.

— То есть это как бы я ударил вас и стал вопить «перестаньте меня бить»?

Она моргнула.

— Да нет, скорее…

— Или я врезал вам по физиономии и заявил, что вы повредили мне пальцы?

— Нет — нет.

— Или я пырнул вас кинжалом и потребовал, чтобы вы заплатили за чистку заляпанной кровью рубашки?

— Вовсе нет. — Приведенные мной примеры ее, похоже, не впечатлили, но зато я хотя бы смог ее разок перебить. — Скорее это вы ударили меня и заявили, что я сделала то, что вынудило вас к этому, к примеру, угрожала вам или попыталась ограбить. Если вы сумеете это доказать, будет вполне достаточно, чтобы снять обвинение в нанесении телесных повреждений.

— Хорошо.

— Третий же подход — потребовать документального подтверждения того, чем пье… мюзикл наносит вред лиорнам. В некоторой степени это нам так и так потребуется, но в данном случае я рассматриваю это как способ задержать их. То есть потянуть время до тех пор, пока событие, то есть постановка, не состоится, и тогда причина иска станет ничтожной. Вряд ли это сработает, поскольку юстициарий наверняка поймет, чего мы добиваемся, и закроет ее своей властью. Так что вы думаете?

Я открыл рот, закрыл, посмотрел на Пракситт, которая смотрела на меня; что до этого делал ее рот, сказать не могу. Потом мы вдвоем посмотрели на Абесру, я пожал плечами, а Пракситт сказала:

— Вы же адво…

— Да, но в этот процесс будете вовлечены вы.

— Я — нет, — заявил я.

— У вас в этом деле интерес, и именно вы втянули меня во все это, так что мне бы хотелось услышать ваши соображения насчет стратегии.

— Только если вы пообещаете им не следовать.

Губы ее чуть скривились, думаю, она заподозрила, что я шучу, но уверена в этом не была, или же просто не знала, как ответить.

Из того, что рассказывала Сетра, я понял, что история законов и суда, начиная от слов, сказанных императором по какому — то поводу, и слов местного землевладельца по какому — то иному поводу, сама по себе длинная и сложная. Прочего — не знаю, да и мне все равно. С законами меня волнует, сколько я могу получить за то, что их нарушу, а с судами — как держаться от них подальше. Так что я уж точно не та личность, которую стоит спрашивать о подобных материях, но раз уж сама настаивает…

— Расскажите мне побольше об этом общественном благе.

Она кивнула, словно ожидая этого вопроса.

— Во время Тринадцатого правления Ястреба имел место судебный процесс двадцать третьей герцогини Горелой для защиты картины, которую некая атира сочла оскорбительной. Подробностей относительно самой картины или жалобы я сейчас не назову, хотя их мне безусловно нужно будет поднять и изучить.

Герцогиня решила, что картина, исходя сугубо из ее красоты, игнорируя все прочие соображения, имеет право существовать и демонстрироваться, ибо способствует, выражаясь ее словами, «духовному возвышению» зрителей.

Императрица Сикорис Вторая утвердила вердикт именно в силу этой причины. А это прецедент.

— Для картины. А…

— Для всего, что демонстрируется визуально, это подойдет.

Абесра повернулась к Пракситт.

— Обладает ли ваш мюзикл художественной, эстетической ценностью?

Сочтет ли Ее Величество его — величественным?

Пракситт, чуть помолчав, покачала головой.

— Нет. Это развлекательная постановка, которая содержит мощные аргументы против цензуры как таковой. Но чем — то величественным и возвышающим ее не назвать, нет.

— А можно ли сделать ее возвышающей?

Пракситт рассмеялась.

— Вот так вот просто?

— Я не знаю, как это работает.

— Чтобы была возвышающей, прежде всего найдите поэта.

— Не понимаю. Разве песни не рифмованные?

Режиссер открыла рот, закрыла и покачала головой.

— Что ж, — поднялся я, — я свое мнение высказал. Оставляю вас обсуждать возвышенное.

И убрался оттуда быстрее, чем когда — то удалялся от свежеобразовавшегося трупа. Я даже сумел сбежать вниз по лестнице с книжкой, но едва открыл ее, как ощутил вежливый вопрос на псионическую связь и позволил таковой состояться. Это оказался Жинден, человек Демона, который сообщил:

«Он хотел, чтобы вы знали: сделка проходит прямо сейчас.»

«И вам добрый день," — отозвался я.

«В течение часа все будет завершено. Сейчас как раз подписываются все документы о покупке театра.»

«Отлично, спасибо. А как ваше здоровье?»

Но он уже исчез.

Интересно, Демон специально выбрал его, чтобы издеваться надо мной?

«Ладно, босс, — вступил Лойош, — теперь уже все официально.»

«Пожалуй. Но не меняет того факта, что Каола хочет заполучить мою голову.»

«Месть разрушает душу, босс. Она была бы куда счастливее, если бы просто обо всем забыла.»

«Как и я.»

Ротса чуть вздрогнула, что могло обозначать согласие, или несогласие, или что ей не по себе, или что тут прохладно, или что ей смешно, или вообще ничего. Будь это важно, Лойош сказал бы мне. Я устроился в одной из комнатушек и попил воды. Вода была не слишком холодной, но вкусной — наверное, добыта из какого — то родника, где в почве содержится нечто такое, отчего она почти сладкая и с легчайшим оттенком кислинки вроде лайма или чего — то вроде того.

Мне захотелось достать клинок и точильный камень, просто чтобы чуток успокоить нервы. Но ни один из моих ножей не нуждался в заточке, а кому — то из случайно проходящих мимо актеров сценка может показаться угрожающей.

Кроме того, у меня не было с собой точильного камня. Я попытался продолжить чтение, однако сосредоточиться не смог.