8. ДЕНЬ 2 АКТ 3 СЦЕНА 3

Рабочий сцены:

О сцене театральной я с детских лет мечтал, Со страстью неизбывной все пьесы я глотал. Подмостки мне знакомы все и поперек, и вдоль: Работать здесь обслугою — мучительная боль. Кретины — режиссеры по сто тысяч раз за день Велят все переделывать, не ведая, зачем. Видать, чутье прекрасного мозги им заменяет; И весь рабочий персонал от этого страдает.

Актеры:

Те, кто в театре руками работает, Наделены несгибаемой волею; Много у сцены рабочих обид, Много у них искушений убить… Что ж заставляет вас в театре трудиться?

Рабочий сцены:

Деньги. На них после можно напиться.

Актеры:

В этом ли смысл ваших тяжких забот, Чтоб на подмостки пролился ваш пот?..

Рабочий сцены:

Все это — чтобы мог актер играть, как будто дышит, Чтоб в тень свою смог отступить, меняясь среди вспышек. Театр — один бескрайний мир, что дышит, как играет, Но весь рабочий персонал от этого страдает.

Все:

Я думал, наконец живу достойно и красиво, Но для рабочих — эта жизнь болезненной рутины.

Рабочий сцены:

Намалевать сто сорок пять комплектов декораций… От красок масляных мутит, а может, от оваций — Актеров чествуют, не нас; иначе — не бывает, Но весь рабочий персонал от этого страдает. * * *

Надо же, мне понравилось общаться с Тряпочником, и я прошел обратно к боковому выходу, однако там его не оказалось. Я сверился с Державой, и оказалось позднее, чем я думал, за полдень, ближе к вечеру. Я глянул, как дела на сцене, но и там было пусто. Я так и не понял, по какому расписанию идут репетиции.

Я вышел на середину сцены и встал там, один. Единственным освещением были пара ламп на стене. Куда бы я ни смотрел, везде ряды пустых кресел.

Я вспомнил, как был в армии Морролана, на войне, в битве[27]. Когда превыше жуткой какофонии скрежещущего металла и людского воя, и вони, и даже ужаса — было осознание, что справа и слева есть те, кто на меня полагается. Так ли обстоит дело на сцене? Вспомнился мне тот парень, Дрема, и представился его презрительный смешок, услышь он, как я сравниваю сцену и битву. Но его здесь не было. Его вообще не было. Нигде. Он там, откуда не возвращаются, где нет толпы зрителей, оваций или свистов, нет друзей и их обиженных взоров за то, что подвел их, или теплых кивков за то, что справился.

Мне внезапно категорически не понравилось находиться в одиночестве на пустой сцене в пустом зале, так что я направился было за кулисы, и тут услышал:

— Господин?

Я развернулся — это та девочка на побегушках как раз вернулась.

Подошла к «краю один» и сообщила:

— Есть ответ, господин. Имя адвоката, которая с удовольствием проконсультирует по этому вопросу. Он так и сказал, господин. С удовольствием проконсультирует.

Самое удивительное, на что способен драгаэрянин — ответить быстро. А все удивительное подозрительно, так что я, конечно же, проявил подозрительность. Потратил несколько минут, чтобы допросить теклу насчет что именно сказал Перисил и как он это сказал. Допрос ее озадачил, но она, наверное, решила, что аристократы вообще странные, или выходцы с Востока, и вела себя терпеливо и ответила на все вопросы. Вряд ли текла ее невеликих лет может быть настолько опытной лгуньей, так что я ей поверил.

Помимо прочего я спросил, сообщила ли она Перисилу, где меня можно найти, на что она удивленно посмотрела на меня:

— Вы велели не говорить.

— Хорошо. Спасибо. Вот тебе пара державок. И, если не возражаешь, сейчас доставишь еще одно письмо.

Мы вместе прошли за кулисы, где я, поискав, добыл бумагу и набросал записку для Крейгара, которую и вручил посланнице вместе с указаниями, куда и кому. Я напомнил себе, что эта малышка не продаст меня исключительно потому, что не знает, кому меня можно продать, так что лучше не слишком часто пользоваться ее услугами. Хотя пара державок и обеспечила мне ее беспредельную верность.

Все эти махинации с посланниками, которые бегают туда — сюда — просто чтобы привести нового адвоката сюда, дабы тот мог пообщаться с Пракситт.

Вот он, серьезный минус того, что я скрывался и не мог полагаться на псионическое общение; самые простые вещи усложняются так, что аж бесит.

Но и за это я мог винить лишь себя самого. Обидно.

Когда текла убежала, Ротса хлопнула крыльями, что я интерпретировал как «мне скучно» или же «я устала». Лично я тоже устал — наверное, толком еще не отдохнул после предыдущих нескольких дней. Поэтому я удалился в свою нору и лег подремать. Проснулся примерно через час, чувствуя себя получше прежнего, и позволил себе вновь увлечься книжкой.