Попытался сделать свет, напрочь позабыв, что в театре это невозможно. Что ж, по крайней мере, я по — прежнему в пределах театра.

«Тут что — то есть, Лойош?»

«Ага. Темнота, и много.»

«А можешь сказать, насколько большая комната?»

«По — моему, это коридор, который ведет куда — то туда.»

«Ладно.»

Должно сработать; а то так и заблудиться можно.

Знаю, я обещал не обнажать Леди Телдру, и когда я так говорил, я честно собирался сдержать данное обещание, пока это будет уместно.

Я нарушил свое обещание и обнажил Леди Телдру.

Я словно стою, раскинув руки, набирая полные легкие воздуха, и чувствую, словно делаю именно это, хотя у меня нет ни рук, ни легких.

Ощущаю шорох — вкус — запах мышей и мелких насекомых где — то неподалеку, но ничего такого, что могло бы стать угрозой.

Затем думаю о Доме Лиорна и знаю, что это ОН задал мне вопрос.

Как ответить? Как объяснить необъяснимое?

Нет; необъяснимого — не бывает, так меня учили всю жизнь, так я училась сама. Ни один человек не выделяется среди себе подобных настолько, чтобы его мысли и действия нельзя было понять другому человеку. Все наши особенности, неважно, обусловлены они Домом, местностью либо же личными обстоятельствами, в итоге служат лишь для подтверждения того, что — да, мы способны понять друг друга. Если слово «человек» вообще имеет какое — либо значение, так это оно. Человек, слово, которое восходит к древнему понятию сариоли, которое можно перевести как «делатель планов», на самом деле следует возводить совсем к иному слову, каковое значит «те — кто — может — понять — друг — друга».

Я могу понять, а раз я могу понять — могу и объяснить так, чтобы понял другой.

Лиорны. Головы они вздымают, как их животное — покровитель, гордо и высоко, хотя рог — этакое постоянное предупреждение быть осторожнее, когда приближаешься — в случае людей скорее метафора, нежели фактическое обстоятельство.

Все, что я знаю и понимаю о лиорнах, разворачивается перед моим мысленным взором, бесконечная череда картинок и чувств, и я знаю, это полезно, но — недостаточно. Надо глубже. Изнутри. Что в этом Доме такого, что делает его тем, чем он является? Что во всех его генетических цепочках, во всей его внутренней истории и истории прочих Домом, во всей известной истории и мифах об этой истории, всплывает при вопросе, что значит быть лиорном?

Китавех, хиджасик.

В конце концов, знаю, это — все для лиорна. Начало и конец; итог и семя, что использовали для начала исследований, и… Но нет; ЕМУ не нужно абсолютно все. ОН практик, ЕМУ нужно ровно столько, чтобы узнать, как сделать следующий верный шаг. Так что — сузить, уплотнить, сосредоточиться, подытожить.

Мы, иссолы, не изучаем историю так, как лиорны, однако делаем это по — своему. Меньше имен, больше обычаев; меньше дат, больше поведения. Но из обычаев и поведения можно узнать очень немало.

Китавех, хиджасик.

Честь сердца, честь ока.

Честь. Концепция, над которой у меня ранее не было причин думать.

Теперь — думай, Телдра. Тебя учили и этому, а что учителя твои не знали, чему на самом деле учат, лишь делает их уроки сурово — выпуклыми.

Честь означает совершенно разное для каждого Дома, но есть нити, общие для всех. Это очень старая концепция, она восходит ко Второму Циклу, а то и к концу Первого. Идея выросла бок о бок с торговыми отношениями и ссудами, когда стало важно иметь надежную репутацию в смысле оплаты долгов. Далее она изрядно расширилась, обзавелась изящными узорами и украшениями, однако сохранила в сути своей тот оригинал. И как у всех идей, что перерастают исходные границы и убегают на вольные хлеба, именно узоры и украшения начинают считать их сутью, и ни в одном из Домов это не возведено в такую степень, как у лиорнов. Джареги и орки, которые в основном используют честь в ее чистейшем смысле, никогда не употребляют это слово иначе как иронии для.

Китавех, хиджасик.

Ничто не ассоциируется с честью столь же плотно, как обычай дуэли, каковой ввели в Доме Лиорна в Третьем Цикле. Развитие этого обычая идеально иллюстрирует собственно перемены: идея, что тот, кто готов рискнуть своей жизнью ради пустых слов, достаточно честен, чтобы к его обязательствам относиться всерьез — полностью преобразилась, и стали полагать, что тому, кто не готов ради пустых слов рискнуть своей жизнью, нельзя доверять и относительно выполнения им взятых на себя обязательств.

Отсюда дело развивалось по — разному у тиасс, драконов и дзуров, которые привнесли в него свою практику и свои обычаи, и искусство дуэли стало фетишом до такой степени, что к Восьмому Циклу орки, джареги, тсалмоты, креоты, джагалы и, разумеется, теклы уже считались, даже будучи у вершины цикла, недостойными как бросать вызов, так и принимать его.

Лиорны добрые и непрошибаемые. Сделают то, что правильно, но категорически неподатливы, решая, что есть «правильно», отчего их доброта легко превращается в жестокость, а непоколебимость в слепоту. Упорные как тсалмоты, жестокие как благородные атиры, гордые и, временами, опасные как животное, имя которого носят.

Таковы лиорны, которые учились драться там и тогда, где они не могли сотворить себе оружия, дабы стать равными своим противникам, и поэтому научились драться даже без оружия, и по — прежнему дерутся так, ибо так делалось всегда, а значит, так — Правильно.

Мне нравятся… нравились лиорны. Они безупречно вежливы и, если вопрос ясный и недвусмысленный, на них всегда можно положиться в том, что они поступят правильно. И винить их за это нельзя даже если, как часто и бывает, правильно — это что угодно, только не ясно и недвусмысленно.

Не без сожаления я вложил Леди Телдру обратно в ножны и еще какое — то время стоял на месте.

Что ж; вот теперь у