Каюты здесь дают хоть какое-то ощущение приватности. Антураж столовой не сказать, что прямо очень впечатляет, но она хотя бы маскируется под приличное место. А вот туалет и душ даже не пытаются дать хотя бы минимальный комфорт. Гигиена, казалось бы, один из самых интимных аспектов быта, но размещать душ, например, в каютах почему-то не стали. Вместо этого сделали всего две душевые на весь наш отсек. Я пришёл, конечно же, в ту, которая ближе к участку охраны.

Самая типичная душевая: шкафчики как в спортзале, несколько деревянных скамеек и дверь, из-за которой веет теплом и влагой. Я окидываю шкафички взглядом, запоминаю, какие из них открыты, и подхожу к одному из них. Раздеваюсь, заворачиваюсь в полотенце и погружаюсь в храм общественной гигиены.

Что, если охранник уже здесь? Я, конечно, осматриваюсь, но боюсь, по голой заднице узнать его мне будет сложновато. Так что просто занимаю ближайшую свободную кабинку и надеюсь на чудо.

Помыться, на самом деле, уже пора. Всё никак не доходил на нервяках от последних событий. Я с удовольствием намыливаю тело, но встаю не как все, а передом к боковой стенке так, чтобы видеть дверь. И вот, наконец входит охранник в одном полотенце. Я быстро отворачиваюсь к душу, чтобы он меня не заметил, и смываю с себя гель.

Пять, четыре, три, два, один…

Выключаю душ, заматываюсь в полотенце и спешно выхожу в раздевалку. Память у меня хорошая, так что я сразу замечаю, что один из ранее открытых шкафчиков теперь закрыт. На моё счастье раздевалка пустует, так что я быстро подхожу к шкафчику и начинаю рыться.

Рабочая форма, да и только. Поочерёдно проверяю карманы: телефон, уже бесполезный бумажник, фото какой-то женщины, мелочь… Господи, да сколько в их форме карманов?

Вот он! Я достаю из кармана флеш-ключ и вставляю в телефон. Начинаю копировать файл, периодически оглядываясь.

Пять процентов… семь… девять…

Господи, да сколько же он весит? Что так медленно?

Пятнадцать процентов… восемнадцать…

Я нервно смотрю назад. Из душевой пока никто не выходит.

Тридцать… сорок…

О, дело пошло пободрее.

Сорок пять… пятьдесят…

Что я буду делать с этим файлом? Точно не знаю. Но у меня нет права на ошибку, а потому надо иметь под рукой инструментарий на любой случай.

Шестьдесят… семьдесят…

В принципе, на фоне того, что я собираюсь сделать, обворовать охранника на файлик — мелочь.

Восемьдесят… девяносто…

Если я не справлюсь с этим, то и с остальным не совладаю.

Девяносто пять… девяносто шесть…

А вот под конец копирование как всегда замедляется.

Скрип дверных петель. Душ — одно из немногих мест с обычной дверью. Но блин… Они что, сразу ржавые петли сюда поставили?

Девяносто восемь… девяносто девять…

Давай, давай!

Дверь душевой открывается, из-за неё раздаются весёлые голоса.

Копирование завершается, я быстро кидаю флешку обратно в карман и закрываю шкафчик. Двое молодых парней заходят в душевую и негромко о чём-то общаются, хитро переглядываясь.

А я быстро вытираюсь, одеваюсь и ухожу. Первый шаг сделан. Я уже переступил черту, и назад дороги нет.

#006 // Друзья и враги // Константин

Никогда не забуду этот стерильный свет больничных ламп. Белый свет, белые стены, белое постельное бельё — тут всё было белым и ослепительно ярким, будто в глаза залили антисептик. Палата даже ничем не пахла. Казалось, что отсюда удалили всё: запахи, цвета. В этой палате даже эмоции притуплялись.

Белая столовая Афродиты-1 напоминает мне её. Потому я и не могу долго там находиться. Начинаются панические атаки.

Соня, вся тощая, лысая и обессиленная, лежала в кровати. В её усталых глазах читалась мольба о смерти. Ей хотелось, чтобы всё это уже поскорее закончилось, я точно это понимал. Вот только я, в отличие от неё, не был готов к смирению и молился, чтобы она прожила хотя бы ещё один день. Пусть я и агностик, но когда видел её такой, становился самым верующим человеком в Солнечной системе.

А ведь я до сих пор помню Соню молодой и полной сил. Красивой, фигуристой, с пышными волосами и огоньком в глазах. Именно такой она мне снится. Именно такой её воссоздал Вадим.

А наблюдать её в том состоянии, в котором она прожила свои последние дни, было невыносимо больно.

Я, конечно, был готов к тому, что однажды она увянет на моих глазах. Но в том увядании, на которое я рассчитывал, было бы какое-то своё изящество. Время забирает у нас молодость, заставляет со временем слабеть. Но даёт и кое-что взамен: у каждого возраста есть своё очарование. Она стала бы мудрой бабушкой, которая учит внуков уму-разуму.

И этот путь мы прошли бы вместе.

Но вместо этого я стоял и смотрел, как моя молодая жена стремительно сгорает, будто спичка. Она стала яркой, но недолгой вспышкой.

— Сонь, всё будет хорошо, — сказал я, держа её за руку.

Врач уже дал неутешительный прогноз, и я, честно, не знаю, к чему была эта ложь. Она ведь тоже понимала, чем и как скоро всё закончится.

— Вадик… — прошептала Соня.

— Да, мам, — ответил Вадим, потупившись в пол.

Он вообще старался на неё не смотреть.

— Вадик, подойди.

Даже голос Сони звучал таким… умирающим. Из него ушли все краски, все интонации, кроме одной.

Вадим не двинулся с места. Даже взгляд не поднял. Угрюмо уткнулся в пол и так и стоял, молча.

— Мам… — Вадим сглотнул. — Прости. Я…

И вдруг он просто выбежал из палаты. Я растеряно посмотрел на Соню и крепче сжал её руку.

— Прости его. Он слишком мал, чтобы…

— Всё хорошо, Костик, — Соня улыбнулась, и это была вымученная улыбка. — Вадик — хороший мальчик. Я понимаю, что это нелегко вынести.

Меня взяла такая злость на сына! Это Соня страдала и умирала, а он строил из себя главную жертву. Она нуждалась в его поддержке. Да и какой там «слишком мал»? Здоровый лоб!

Это всё её опека. Вырастила слабака, распускающего сопли вместо того, чтобы собраться и поддержать мать.

«Ну ничего, — решил я. — Сейчас я приведу его в чувство».

У меня даже кулаки сжались.

— Подожди минуту. Я верну его.

— Костя, не