золотыми тиснеными готическими буквами на чужом языке. Стены гостиной обиты малиновым штофом, тяжелые темные шторы на окнах скрывают солнце, изящный диванчик накрыт кружевной накидкой. В комнате мальчик один, и несмотря на жару и влажность, он в шерстяных панталонах, в застегнутых; ботинках на пуговках, в накрахмаленной синей рубашке с большим галстуком, похожим на рождественский бант. Его длинные волнистые волосы ниспадают на плечи, а он склонился над клавишами и, зачарованный звуками, упорно отрабатывает этюд. Сзади к нему подходит еще один мальчик, такой же длинноволосый, такого же сложения, но голый, и он крадется на цыпочках.

Мальчик продолжает играть, не замечая опасности. Из-за занавесок, из-под диванчика, из-за шкафа и из-под обоев появляются, будто дым, другие хобгоблины. Зяблики кричат и бьются о прутья клетки. Мальчик прекращает играть, поворачивает голову. Я уже видел его раньше. Лесные твари всей толпой бросаются на него: один затыкает ему рот и нос, другой хватает за ноги, третий за руки. Из-за закрытой двери слышится мужской голос: «Was ist los?»[43] Потом удар, стук в дверь, и она распахивается. На пороге появляется крупный мужчина с потрясающими бакенбардами: «Густав?» Это отец. Он кричит, и несколько хобгоблинов бросаются к нему, страясь задержать, а другие хватают мальчика. «Ich erkenne dich! Du willst nurmeinen Sohn!»[44]

Я видел ярость, какой горели глаза подменышей, чувствовал страсть, с какой они атаковали. Где мой отец? Чей-то голос врывается в мой сон: «Генри, Генри», — и я просыпаюсь на мокрой подушке среди скомканных простыней.

Зевнув, я крикнул вниз, что устал и лучше меня не трогать. Мать, повысив голос, сообщила через дверь, что мне звонят и что она не секретарша. Я накинул халат и спустился в гостиную.

— Генри Дэй у телефона, — пробормотал я сонным голосом.

Она засмеялась.

— Привет, Генри. Это Тесс Водхаус.

Она в жизни бы не догадалась, почему я не сразу ответил.

ЙИ Когда мы нашли мальчика. Первого. Я была в «скорой помощи».

— Точно, в белом халате. Тесс, Тесс, здравствуй.

— Джимми Каммингс посоветовал позвонить тебе. Хочешь, как-нибудь поболтаем?

Мы договорились встретиться вечером после ее работы, и она продиктовала мне свой адрес. Я записал, а внизу машинально вывел: «Густав».

Она открыла дверь и вышла мне навстречу. Мы стояли на крыльце ее дома, и низкое солнце, бившее ей в спину, просвечивало сквозь платье, обрисовывая фигуру. Я до сих пор помню эту картинку: ассиме-тричные пятна ирисов на ее теле и маленькая, бешено пульсирующая синяя жилка на правом виске, выдающая ее возбуждение…

Мы поехали кататься, и ветер развевал ее волосы… Когда она смеялась, то запрокидывала голову, и я едва сдерживался, чтобы не впиться губами в ее зовущую шею… Я мчался, словно на авторалли, хотя в нашем городишке ехать было совсем некуда… Тесс выключила радио, и мы поведали друг другу про то, что с нами произошло за последнее время. Она рассказала, как училась в муниципальной школе, затем в колледже, на медсестру. Я — о последних годах в католической школе, откуда она ушла, и о незаконченном колледже. Мы купили жареную курицу в новой закусочной, что открылась недавно в нескольких милях от города, остановившись у «Оскар-бара», стащили бутылку сидра и устроили пикник на опустевшем на время каникул школьном дворе. Там не было никого, кроме пары маленьких красных кардиналов, которые подпевали нашей разгорающейся страсти своими незатейливыми восемью нотами.

— Я всегда знала, что ты очень странная птичка, Генри Дэй. Когда мы учились вместе, ты за все время едва ли сказал мне десяток слов. Но я чувствовала, что ты не такой, как все. Ты слышишь музыку, которая больше никому на свете не доступна.

— Так оно и есть. Слышу постоянно. Когда просто иду по улице или сижу на крыльце и смотрю на закат.

— Со стороны кажется, что ты витаешь где-то далеко, не тут.

— Нет-нет. Сейчас я тут.

Она вдруг изменила тему разговора:

— Этот мальчик Оскар Лав… Как могло так получиться, что у него появился двойник?

— У меня сестры — близняшки, — попытался пошутить я.

— Ну, а сам-то ты что думаешь?

— Я уже подзабыл уроки биологии, но когда одна клетка делится надвое…

Она сцепила пальцы:

— Они не близнецы. Тот, кто утонул, и тот, кто потерялся.

— Я их не знаю.

Тесс глотнула вина и вытерла руки носовым платком.

— Ты странный тип, но мне это в тебе как раз и нравится. Нравилось. Еще с детского сада…

Я насторожился. В детском саду это был еще не я.

— Мне всегда хотелось услышать мелодию, которая звучит у тебя в голове, — она откинула волосы и поцеловала меня.

Я отвез ее домой, мы еще раз поцеловались на крыльце, и я, окрыленный и счастливый, поехал к себе.

Мама сидела перед телевизором с бутылкой вина в руке. Я вдруг осознал, как сильно она постарела за последние пару лет…

— Ну, и как свидание, сынок? — спросила она, не отрывая взгляда от экрана.

— Отлично, мама, прекрасно.

— Будете встречаться?

— Надеюсь.

— Прости, тут передача, которую я ждала целую неделю.

— Прощаю.

Тесс изменила мою жизнь, изменила всё. После нашего экспромта в школьном дворе мы стали встречаться каждый день того чудесного лета.

Я помню, как мы сидели бок о бок в парке на скамейке, держа свой обед на коленях, как болтали, щурясь на солнце. Когда она поворачивалась ко мне, ее лицо сияло, и я, чуть прикрывая глаза, продолжал смотреть на нее. Она рассказывала о себе, и мне хотелось слушать и слушать, чтобы лучше ее узнать и все запомнить. Я сохранял в памяти каждое случайное прикосновение, впитывал ее тепло. Благодаря ей я стал ощущать себя живым и полноценным человеком.

Четвертого июля Оскар не стал открывать бар, а устроил пикник на берегу реки, пригласив чуть ли не полгорода. Он решил отблагодарить всех, кто принимал участие в поисках его племянника: полицейских, пожарных, врачей, медсестер, волонтеров, вроде нас с Джимми и Джорджем; пригласил он также всех одноклассников Оскара с их родителями, учителей и даже священника с муфтием. Праздник удался на славу. Жареные цыплята, гамбургеры, хотдоги… И даже поросенок на вертеле. Кукуруза, арбузы… Море пива и кое-чего покрепче… Лимонад для детей, мороженое… Специально для этого мероприятия кондитеры сделали гигантский торт с надписью «Спасибо всем!». Вечеринка началась в три часа дня и продолжалась всю ночь. Когда стемнело, пожарные устроили потрясающий фейерверк. Наш городок вместе со всей остальной Америкой отмечал День независимости, хотя к веселью примешивалась горчинка — игла война во Вьетнаме и по всей