— Посмотри на них. Разве они не прекрасны?

— Знаешь, кого я увидел первым, когда очнулся после вашего «крещения» в лагере? Ворон. Я следил за ними месяцами. Они каждое утро куда-то улетали и каждый вечер возвращались.

— А я помню, что когда ты появился у нас, ты все ночи напролет плакал, как ребенок.

— Но ведь я и был ребенок…

— А мне хотелось взять тебя на ручки и качать, будто я уже старая-старая бабка, а ты — мой внучок.

— Ты ведь помнишь, как все это происходило. Как вы готовились… Выслеживали меня и моих родителей… Ты ведь тоже в этом участвовала… Как это было? Почему вы выбрали меня? Как моя мать относилась ко мне?

— Конечно, я в этом участвовала. А как иначе? Я как раз и должна была следить за твоей матерью. Она любила сажать тебя к себе на колени и читать сказки. Она называла тебя «мой человечек», постоянно целовала и обнимала тебя, а ты всегда вырывался. А потом, когда родились твои сестры, ты взбесился.

— Сестры? Я думал, что у меня была только одна сестра…

— Две милые близняшки. Не помнишь?

Что-то всколыхнулось в моей памяти, но тут же угасло.

— После того как они родились, твоя мама все свое внимание переключила на них. И ты очень страдал от этого. Мы видели, что тебе ужасно одиноко. Ты же знаешь, мы выбираем только тех, «которые несчастливы». Так гласит закон. И она еще постоянно ссорилась с твоим отцом. Упрекала его, что он мало зарабатывает… Каждый вечер за ужином она пилила его: «Где деньги? Где деньги? Нам не хватает денег, а ты не можешь их заработать… Неудачник… Зачем я только за тебя вышла… У других, вон, денег полно, а у нас… Считаем каждую копейку..» Деньги, деньги, деньги… Людям так нужны деньги. Они готовы убивать ради них, и что гораздо хуже — убивать свою любовь… Мне было даже жалко его. И тебя. «Несчастливый ребенок». Идеальный клиент для киднеппинга. Потом тебя все это достало, и ты убежал из дома.

Крапинка погладила меня по голове и положила свою руку на мою.

— Твоя мама попросила тебя приглядеть за сестрами, а сама пошла принимать душ, жара стояла ужасная. А ты, я как сейчас помню, сказал им: «Сидите тихо, я не собираюсь быть вашей нянькой!» Вышел из дома и стал бродить по лужайке у дома. Я помню даже, как выскакивали кузнечики у тебя из-под ног в тот вечер. А потом твоя мать вышла из душа, увидела, что тебя нет, а твои сестры ползают по дому без присмотра… Она выскочила и ударила тебя какой-то колотушкой. Я все это видела. А вечером, после ужина, ты ушел из дома. Ты что, правда не помнишь этого?

Нет.

— Мы окружили тебя и смотрели, как ты шел вдоль ручья, потом сел и стал есть печенье, которое утащил из дома, а мы подбирались все ближе и ближе. Потом я, да-да, именно я, заморочила тебя и привела к этому дуплу, где ты спрятался на ночь.

Она поцеловала меня в макушку, как мать сына.

— Когда мы вернемся в тот мир, — спросил я ее, — мы сможем опять встретиться, как люди?

Я хотел, чтобы она рассказала мне еще что-нибудь про меня, но она ответила, что и так уже наговорила лишнего, и мы стали собирать ягоды. Хотя погода стояла абсолютно летняя, наклона земной оси никто не отменял, и дни становились все короче, поэтому ночь настала внезапно, как будто кто-то хлопнул в ладоши. Мы возвращались в лагерь, осененные планетами, звездами и бледной, восходящей луной. Нас встретили деланными улыбками, и я подумал, почему никто, кроме нас с Крапинкой, не наслаждается этим затянувшимся летом, не наблюдает за дроздами, не любуется закатами, не мечтает?.. Они сидели вокруг костра и ели деревянными ложками кашу из деревянных мисок, а потом вылизывали их до блеска. Мы высыпали перед ними кучу малины, и они набросились на нее, смеясь и толкаясь, и губы их стали красными, как от поцелуев.

Утром Бека сказал, что нашел для нас новый дом: «Нас там никто не найдет, и там абсолютно безопасно». Он привел нас к подножию крутого, безлесного холма. Самое отвратительное место, которое я когда-либо видел. Это была голая скала, на которой не росло ни одной травинки. Казалось, что даже птицы облетали его стороной. Впрочем, вскоре мы познакомились с целой колонией летучих мышей. Пока мы поднимались по склону, я задавался вопросом, что заставило Беку избрать это ужасное место. Любой другой бы прошел мимо с отвращением. Бесплодный, как Луна, пейзаж навевал грустные мысли.

Наконец мы подошли к небольшой трещине в скале и один за другим протиснулись в нее. Переход от ласкового тепла позднего лета к замогильному холоду горы ощущался как прыжок в ледяной бассейн. Когда мои глаза привыкли к темноте, я спросил: «Где это мы?»

— Шахта, — ответила Крапинка. — Заброшенная шахта для добычи угля.

Бека зажег факел и криво усмехнулся:

— Добро пожаловать домой.

Глава 23

Я чувствовал, что должен обо всем рассказать Тесс, рассказать с самого начала, но кто знает, где оно, это начало? Я боялся испугать ее своей историей, но и скрывать от нее ничего не хотел. И это противоречие терзало меня. Несколько раз я пытался выдать всю правду о себе, но всегда останавливался на полуслове, словно какой-то злой демон зажимал мне рот.

В День труда мы пошли на бейсбол. Наша команда противостояла ребятам из Чикаго. Я внимательно следил за тем, как их раннер приближается ко второй базе, когда Тесс сказала:

— Какие планы насчет The Coverboys?

— Планы? Да нет никаких планов.

— А слабо записать альбом?

Она впилась зубами в хот-дог. Наш питчер обманул их бэттера, и Тесс заорала с набитым ртом. Она обожала бейсбол, а я ей просто подыгрывал.

— Какой еще альбом? Каверы чужих песен? Думаешь, кто-то станет покупать копию, когда есть оригинал?

— Ну, тогда запишите свою музыку, — посоветовала она между подачами.

— Свою? Ее надо сочинить сначала…

— Ну так сочини. У тебя классно получится, я уверена. Вот какую бы музыку ты хотел написать?

Я посмотрел на нее. В углу ее рта прилипла какая-то крошка. Кусочек булки от хот-дога, наверно… Мне захотелось его слизнуть.

— Я написал бы симфонию и посвятил ее тебе.

Она сама слизнула крошку.

— Ну так за чем же дело стало? Напиши. И посвяти.

— Для этого мне нужно