Шрифт:
Закладка:
Казалось, за осажденных можно не беспокоиться. Немец Генрих Шлегельхольт, рыцарь и архитектор, построивший эту твердыню в начале XV столетия, сработал на совесть. Да и впоследствии рыцари-иоанниты немало потрудились для совершенствования обороны замка, включая и д’Обюссона, "одевшего" его новыми бастионами и приказавшего прорыть вокруг замка канал, куда могли бы заходить орденские галеры и более мелкие суда прямо под защиту мощных стен и стоявших на них орудий.
И все же иоанниты, подоспевшие на помощь, приготовились к бою. Они дружно облачились в одеяния кровавого цвета с белыми крестами, как предписывал старый устав, дабы видом своей пролитой крови не смущать ни братьев, ни себя. Казалось, совсем скоро начнется схватка врукопашную. Однако самого факта появления орденской флотилии хватило, чтоб турки-захватчики бросились, можно сказать, врассыпную.
Вслед за ними, точно легкие охотничьи собаки, ринулись галеры Петрониума, а великий адмирал тут же послал и свои галеры, чтобы взять противника "в клещи", но каракку в дело не ввел, только велел развернуть бортом к мятущемуся противнику и дать хороший залп. Затем, согласно новому приказанию, Джарвис ловко развернул судно другим бортом к османам, и последовал еще один бортовой залп.
"Чихали" пушчонки и фальконеты галер. Еще какое-то время извергали громы Юпитера большие орудия замка. Суденышки турок горели и тонули. Очень многие, пользуясь скоростью хода, ускользнули. Орденская флотилия с победой пристала к замку.
Выслав надежный дозор из замковых галер, великий адмирал распорядился всем отдыхать — после бессонной ночи и треволнений предыдущего, ассамблейного дня. Рыцарство разбрелось по башням своих землячеств. Моряки и простые воины, которым не нашлось места внутри крепости, ложились спать прямо под его стенами (благо, температура позволяла), рабы-гребцы дремали на своих скамьях.
Прямоугольная Английская башня, куда направились Торнвилль, Даукрэй, Грин и Ньюпорт, была сооружена сэром Питэром Холдом и стояла ближе всех к морю. Британцы вмуровали в нее античного каменного льва — гербового зверя своей родины (откуда пошло второе название твердыни — Львиная), и два герба короля Генриха Четвертого Болингброка, первого Ланкастера на троне.
Англичане замка Святого Петра радушно встретили земляков с Родоса, накрыв длинный стол посреди залы, украшенной разного рода оружием, развешанным по стенам. Разговоры-разговоры, попили вина — уж и песни пошли. Торнвилль чувствовал себя в этом собрании не совсем своим, что и понятно. Это давно знавшим друг друга английским иоаннитам было о чем поговорить.
Хорошо, что застолье не затянулось, родосцы полегли спать, а наутро, отоспавшись, Лео решил прогуляться по замку. Обошел его башни, видел каменного змея, завязавшегося узлом и давшего имя круглой Змеиной башне, в которую был вмурован — а также много прочих античных барельефов, разысканных иоаннитами и бережно помещенных на замковые стены.
Льва на Английской башне мы уже упомянули. Также на новом месте жительства угнездился какой-то причудливый сфинкс, а греческие герои продолжали бесконечный бой с крепкими амазонками. Одна из них, уже безоружная, прикрытая лишь слегка по поясу каким-то ошметком, который и одеждой не назовешь, яростно напирала на врага крепкой грудью, замахнувшись кулаком и вместе с тем готовясь ударить ногой.
В образе этой амазонки почему-то почудилась Элен. Впрочем, она уже давно виделась ему везде, в любой прекрасной древней статуе, византийской иконе…
Видел Лео и еще нечто изумительное — теперь уже из области живой природы. Дородный бородатый грек, исполнявший должность местного "собачьего магистра", нянчился с щенками, чтобы вырастить из них будущих охранников, бойцов и проводников для христиан, бежавших из турецкой неволи. Грек кормил "собачьих младенцев" молочком из рожка, а другие, уже подросшие щенята беспокойно носились вокруг. Взрослые псы — умные, лощеные, лобастые — солидно взирали на суету молодняка, полные своих собачьих дум.
В общем, замок Торнвиллю понравился; все в нем — башни, стены, люди, псы — было надежно и внушало непоколебимую веру в то, что этот форпост христианства устоит в исламском мире, подобно скалистому острову посреди бушующего моря.
Правда, оказалось, что буря, которую иоанниты ждали совсем скоро, не разразилась. Турки не предпринимали новых сколько-нибудь серьезных действий в отношении замка Святого Петра или других твердынь ордена, поэтому флотилия вернулась на Родос.
Решительное выступление д’Обюссона на ассамблее капитула и предложенные им суровые меры к встрече врага поначалу привели к тому, что уже мало кто сомневался в том, что турки вот-вот нападут. Однако османы, верные своей тактике, продолжали держать остров в состоянии полной тревоги, совершая военные операции в Албании и Морее[36].
Сколько же политической мудрости и выдержки понадобилось магистру, когда, спустя какое-то время, люди стали задаваться вопросом: "А где же, собственно, турки?" А затем, вполне естественно, эти вопросы обратились к высшей власти, и исходили они уже не только от беспокоившихся за свое хозяйство крестьян или греколатинских бюргеров, прослышавших о возможном лишении себя загородных особняков. Вопросы исходили и от орденских братьев.
Оппозиция злорадствовала — вот, д’Обюссон выхлопотал себе санкцию на тиранство, а никаких турок-то и нет! Впрочем, признаки надвигавшейся грозы все же проявлялись, ведь дела турок в Албании были архиуспешны.
Тем временем на Родос начали прибывать все новые свежие пополнения — как орденских бойцов, так и добровольцев: видимо, со стороны виднее, что угрожает острову!
Из орденских анналов известно, что 10 ноября "столп" Англии Джон Кэндол выступил с предложением назначить помощника престарелому знаменосцу ордена брату Жоржу Галлардэ. 19 декабря орденский совет постановил слить два прецепторства — Трэв и Валис Дромэ, под руководством прецептора Трэв брата Жана Рангюи, что и было утверждено д’Обюссоном 22 числа того же месяца. Наконец, 31 декабря вышло новое постановление, касавшееся поставки 8000 модиев зерна. До Великой осады Родоса, которая, как теперь уже известно историкам, состоя лась в 1480 году, оставалось менее полутора лет.
В начале нового, 1479 года дела шли своим чередом. К весне, когда море успокоилось после зимних штормов, крестоносцы и османы вновь начали гоняться друг за другом среди островов и одновременно с тем торговать и сохранять видимость перемирия, тянуть которое принялись уже из самого Константинополя, прислав нового посла, природного турка, который имел полномочия и от султана Мехмеда, и от принца Зизима, чем фактически аннулировал миссию Софианоса.
Посол вел успокоительные речи, но иоанниты, зная нрав турок, истолковали это как плохой знак для себя. Медоточивый османский
