Билли задумалась.

– Да, возможно, это и имелось в виду, но… – тут ее лицо прояснилось, – тетя Ханна, я придумала! Давайте пригласим ее к себе!

– Билли, я не могу тебе этого позволить! – заколебалась тетя Ханна. – Ты очень добра, но… это невозможно!

– Почему? Мне кажется, это будет мило. Мы вполне можем ее пригласить. Мари выйдет замуж в декабре, и у нас появится свободная комната. А пока она поселится в маленькой голубой комнатке рядом с моей.

– Но мы же ничего о ней не знаем!

– Мы знаем, что она ваша племянница и ей одиноко, мы знаем, что она любит музыку. Любой из этих черт хватило бы мне, чтобы ее полюбить! Конечно, мы пригласим ее к себе.

– Но я не знаю, сколько ей лет!

– И это еще одна причина за ней присмотреть, – быстро сказала Билли, – тетя Ханна, неужели вы не хотите дать бедной, одинокой, беззащитной девушке приют?

– Хочу, конечно, но…

– Значит, решено! – перебила ее Билли, вставая.

– Но если… если она нам не понравится?

– Ерунда! А если мы ей не понравимся? – рассмеялась Билли. – Впрочем, если вам так будет легче, давайте пригласим ее к себе на месяц. А потом просто оставим ее у себя!

Тетя Ханна медленно встала.

– Хорошо, дорогая. Я, конечно, напишу, как ты мне сказала, и это очень мило с твоей стороны. А теперь я оставлю тебя с твоими письмами. Я и без того слишком долго тебе мешала.

– Вы дали мне отдохнуть! – воскликнула Билли, бросаясь к ней с объятиями.

Тетя Ханна, опасаясь очередного головокружительного вальса, накинула на плечи шаль и поспешно побежала к двери.

Билли засмеялась.

– Я больше не буду! Сегодня! – весело обещала она и сказала вслед тете Ханне: – Пусть Мэри Джейн сообщит нам, на каком поезде приедет, мы ее встретим. А, тетя Ханна! Попросите ее взять белую гвоздику! И мы тоже возьмем! – весело сказала она.

Глава III

Билли и Бертрам

Вечером пришел Бертрам. Перед камином в гостиной его ждала задумчивая Билли – Билли, которая позволила поцеловать себя и даже поцеловала его в ответ, робко и восхищенно. И та же Билли смотрела на него почти испуганными глазами.

– В чем дело, милая? – испугавшись, спросил он.

– Бертрам, все решено.

– Что решено? О чем ты?

– О нашей помолвке. О ней объявлено. Я написала сегодня целую кучу писем, и еще на завтра осталось. А еще газеты, Бертрам. Теперь все-все узнают, – голос ее звучал трагически.

Бертраму явно стало легче. В его глазах вспыхнула нежность.

– Милая моя, разве ты не хотела, чтобы об этом узнали все?

– Да, но…

При виде смущения нежность сменилась страхом.

– Билли, ты не жалеешь?

Розовая краска, залившая ее лицо, ответила ему раньше, чем прозвучали слова.

– Жалею? Конечно нет, Бертрам! Просто теперь наша любовь перестала принадлежать только нам двоим. Все узнают о ней. Все будут кланяться, улыбаться и говорить нам в лицо: «Как чудесно!» и «Да неужели?» за нашей спиной. Нет, Бертрам, я не жалею, но мне страшно.

– Страшно? Билли!

– Да.

Билли вздохнула и задумчиво посмотрела на огонь.

Удивление на лице Бертрама сменилось испугом, а испуг – тревогой. Он полагал, что видел Билли в любом настроении и состоянии, но такого еще не случалось.

– Почему, Билли? – спросил он, едва дыша.

Билли снова вздохнула. Казалось, что этот вздох исходит из самых глубин ее маленького, обтянутого атласом существа.

– Да, я боюсь. Ты – Бертрам Хеншоу. Ты знаешь сотню людей, которых я никогда и не видела. И все они явятся, встанут вокруг меня, будут меня лорнировать и говорить: «Это и есть она? Господи!»

Бертрам рассмеялся.

– Какая ерунда, солнышко. Ты же не картина, которую я написал и повесил на стену.

– С твоими друзьями, Бертрам, я и буду чувствовать себя картиной. Бертрам, а если им не понравится? – ее голос вновь стал трагическим.

– Не понравится?

– Да. Не понравится картина, ну то есть я.

– Как же ты можешь им не понравиться, – возразил он с убежденностью влюбленного.

Билли покачала головой и снова посмотрела на огонь.

– Конечно могу. Я так и слышу их слова: «И это она жена Бертрама Хеншоу? Легкомысленная и непоследовательная Билли?» Бертрам! – Билли отчаянно посмотрела на жениха. – Я иногда хочу, чтобы меня звали Кларисса Корделия или Арабелла Мод или Ханна Джейн – каким-нибудь нормальным женским именем!

Громкий смех Бертрама вызвал на губах Билли слабую улыбку. А вот слова, которые последовали за смехом, и нежное прикосновение ладони заставили ее залиться краской.

– Ханна Джейн, Господи! Как будто я могу променять свою Билли на какую-нибудь Клариссу или Арабеллу! Я люблю Билли, яркую, естественную и…

– И непослушную, – вставила сама Билли.

– Да, немного, – весело рассмеялся Бертрам и вытащил из кармана маленькую коробочку. – Смотри, что я принес этой самой Билли. Оно должно было оказаться у нее намного раньше, если бы она не настояла на том, чтобы отложить объявление о помолвке.

– Бертам, какая красота! – улыбнулась Билли, когда бриллиант в руках Бертрама отразил свет огня в камине и вспыхнул алыми и пурпурными бликами.

– Теперь ты моя! По-настоящему моя! – голос Бертрама и его рука дрожали, когда он надевал кольцо на протянутый палец Билли.

Билли едва не всхлипнула.

– Я так рада быть твоей, – прошептала она, – и ты будешь мною гордиться, несмотря на то что меня зовут Билли. Я теперь буду писать очень-очень красивые песни.

Он крепко ее обнял.

– Как будто мне есть до этого дело, – нежно усмехнулся он.

Билли в ужасе посмотрела на него.

– Бертрам, ты хочешь сказать, что тебе все равно?

Он рассмеялся и обхватил ладонями встревоженное маленькое личико.

– Все равно, милая? Конечно же нет. Ты же знаешь, как я люблю твою музыку. Мне важно все, что касается тебя. Я просто хотел сказать, что горжусь тобой и сейчас просто потому, что это ты. Я люблю тебя.

Мгновение они молчали, а потом в глазах Билли появилось любопытство.

– Ты имеешь в виду, что тебе нравится поворот моей головы и мой подбородок? – спросила она.

– Я ими восхищаюсь, – немедленно ответил он.

К невероятному удивлению Бертрама, Билли отпрянула с криком.

– Нет, только не это!

– Господи, Билли, почему?

Билли вдруг засмеялась, а потом вздохнула.

– Это, конечно, хорошо, – торопливо заверила она, – вот только…

Билли замолчала и покраснела, вспомив, что однажды ей сказал Хью Калдервелл, что Бертрам Хеншоу никогда ни одну девушку не полюбит всерьез, что он всегда будет восхищаться только ее подбородком или наклоном головы и мечтать их нарисовать.

– Только