Мари покраснела до корней прекрасных светлых волос.

– Билли, милая, но… нет.

– Мари, милая, но… да.

Мари засмеялась. Она ничего не сказала, только покраснела еще сильнее и углубилась в поиски багажной квитанции в сумочке.

О Сириле больше не говорили, пока обе девушки, застегнув пальто и обмотавшись шарфами, не уселись в автомобиль и нос Пегги не обратился в сторону дома. Тогда Билли спросила:

– Вы решили, где станете жить?

– Не совсем. Мы собирались поговорить об этом сегодня, но мы точно знаем, что не будем жить в Страте.

– Мари!

Мари вздрогнула, услышав разочарование в голосе подруги.

– Но, милая, это будет довольно глупо, – быстро возразила она, – там будете вы с Бертрамом.

– Нас там не будет почти год! – ответила Билли. – И вообще, разве не здорово жить всем вместе?

Мари улыбнулась и покачала головой.

– Здорово, но не слишком практично, дорогая моя.

Билли грустно улыбнулась.

– Конечно, ты беспокоишься за свои пудинги. Боишься, что кто-нибудь помешает тебе стряпать столько, сколько хочется, а Сирил опасается, что в кругу света под абажуром окажется кто-то еще, кроме его маленькой Мари и ее рабочей корзинки.

– Билли, ты о чем?

Билли лукаво посмотрела на подругу.

– Просто вспомнила, что мне однажды говорил Сирил, как он видит дом: комната, стол, лампа под абажуром и маленькая женщина в кругу света с рукоделием в руках.

Глаза Мари стали влажными.

– Он правда так сказал?

– Да. Правда, он заявил, что вовсе не требует от нее постоянно сидеть под лампой, но надеется, что ей нравятся такие вещи.

Мари взглянула на невозмутимую спину Джона, отделенную от них двумя пустыми сидениями. Зная, что он не может ее услышать, она все равно инстинктивно понизила голос:

– А ты тогда уже знала обо… мне? – она покраснела еще сильнее.

– Нет, только о том, что есть девушка, которую он однажды надеется усадить под лампу. А когда я спросила его, любит ли девушка подобные занятия, он ответил, что, вероятно, да, потому что она однажды сказала ему, что больше всего на свете хочет штопать чулки и стряпать пудинги. Тогда я сразу поняла, что речь о тебе, потому что слышала от тебя то же самое. И отправила его к тебе в беседку.

Розовые пятна на лице Мари стали алыми. Она снова посмотрела на широкую спину Джона, потом перевела взгляд на длинный ряд окон и дверей по правую руку. Автомобиль медленно ехал по Бекон-стрит, и общественный сад как раз остался слева. Через мгновение Мари снова посмотрела на Билли.

– Я так рада, что ему нужны пудинги и чулки, – сказала она, слегка задыхаясь. – Я очень долго считала, что ему подойдет только очень умная, талантливая жена, которая хорошо играет и поет. Жена, вроде тебя, которой он смог бы гордиться.

– Меня? Чепуха какая! – рассмеялась Билли. – Сирил никогда меня не любил, а я никогда не любила его, разве что однажды на пару минут мне так показалось. Если не считать музыки, между нами нет ничего общего. Я люблю, когда вокруг меня много людей, а он терпеть не может. Я люблю ходить в театр, а он нет. Он любит, когда идет дождь, а я ненавижу. Мари! Жизнь со мной стала бы для него сплошным диссонансом, а жизнь с тобой будет длинной нежной песней.

Мари вздохнула. Взгляд ее был прикован к какой-то точке впереди.

– Я тоже на это надеюсь.

Они уже почти доехали до дома, когда Билли вдруг спросила:

– Сирил тебе не писал? Завтра приезжает юная родственница тети Ханны, она погостит у нас немного.

– Да, Сирил говорил об этом, – призналась Мари.

Билли улыбнулась.

– Он не рад, да? – спросила она.

– Боюсь, что нет. Не очень. Он сказал, что только ее еще не хватало.

– Да неужели? – улыбнулась Билли. – Видишь, что тебя ждет вместе с лампой под абажуром и корзинкой для шитья?

Через мгновение, завидев вдали дом, Билли тут же заметила высокого, гладко выбритого мужчину на крыльце. Он снял шляпу и весело помахал ей, и на его лысине сверкнуло солнце.

– Это же дядя Уильям! – закричала Билли. – Все придут на ужин, а потом мы с ним, тетей Ханной и Бертрамом поедем в театр на Холлис-стрит, а вас с Сирилом оставим вдвоем, вместе с лампой. Надеюсь, вам не будет одиноко, – лукаво закончила она, когда автомобиль остановился у дверей.

Глава VI

При виде гвоздики

Неделю стояла чудесная осенняя погода, но четверг оказался сырым и холодным.

К полудню подул восточный ветер, и стало совсем неуютно.

В два часа тетя Ханна постучала в дверь Билли. Открыв дверь, девушка увидела встревоженное лицо компаньонки.

– Билли, ты очень расстроишься, если я попрошу тебя поехать к Карлтонам и встречать Мэри Джейн одну? – спросила она.

– Но… я, конечно, расстроюсь, потому что я люблю, когда вы ездите со мной, но это вовсе не обязательно. Вы же не больны?

– Нет, не совсем, но я все утро чихаю и принимаю камфару и сахар на случай, если это простуда. На улице так сыро… совершенно ноябрьская погода.

– Конечно, вам не следует ехать, бедняжка! Нет уж! Не хватало еще, чтобы вы простудились перед свадьбой. Вы приняли лекарство? Где другая шаль? – Билли взглядом обшарила комнату. Она всегда держала под рукой несколько шалей, чтобы укутывать тете Ханне плечи и ноги. Бертрам однажды сказал, что для тети Ханны комната не считается меблированной, если в ней нет нескольких шалей, от одной до четырех, отсортированных по размеру и степени тепла. Это действительно казалось необходимым, потому что тетя Ханна всегда носила от одной до трех шалей – Бертрам говорил, что считает их, если хочет узнать температуру на улице.

– Нет, я не простужена и не принимала лекарства, – на сей раз сказала тетя Ханна. – Утром я накинула самую теплую серую шаль, спустившись, взяла маленькую розовую, а за завтраком надела еще и синюю. Так что сама видишь, что я берегусь. Но я чихнула уже шесть раз, так что мне кажется, вернее будет не выходить под этот восточный ветер. Ты же хотела заехать за миссис Грейнджер? Так пригласи ее на чай.

– Конечно, не беспокойтесь. Я возьму ваши карточки и все объясню миссис Карлтон и ее дочерям.

– А что до Мэри Джейн, так я знаю ее не лучше тебя, так что от меня помощи не будет, – вздохнула тетя Ханна.

– Никакой, – радостно согласилась Билли, – не думайте больше об этом, дорогая. Я справлюсь. Мне просто нужно найти одинокую девушку