Шрифт:
Закладка:
Дать очередь из своего «шмайссера» он не успел. Руслан вскинул руку и выстрелил, не целясь – с такого расстояния промахнуться было невозможно. Один выстрел, второй. Пуля попала немцу в живот, он согнулся, зажимая рану и со страхом глядя на окровавленного человека со смуглым неславянским лицом, держащего в руке окровавленный кинжал. Наверняка у немецкого танкиста сразу родились подозрения, куда пропал его командир с другим товарищем и что случилось с третьим членом экипажа, который только что бросил их и ушел. Вторая пуля попала немцу в грудь, он медленно повалился сначала на колени, а потом и на бок, и затих, тихо хрипя.
Последний немецкий танкист пятился назад и вскрикивал тонким визгливым голоском: «Нет! Нет!» Руслан, переполненный холодной ненависти за все зло, которое совершил враг на советской земле, за насилие над советскими девушками, за гибель его товарищей, шел к нему, глядя в глаза. Ему хотелось видеть в этих чужих глазах страх и ужас. Пусть они все так смотрят и все так умирают. Их сюда никто не звал.
В какой-то момент Руслан заметил, что выронил наган. Он перехватил кинжал правой рукой и подошел к немцу. Тот пятился до тех пор, пока не уперся спиной в ствол дерева. Выставив перед собой руки с растопыренными пальцами, он продолжал молить о пощаде. Руслан коротко взмахнул рукой, целясь в горло. Но на пути клинка оказались пальцы, удар пришелся по ним. Немец закричал, подняв окровавленные руки. Клинок скользнул во второй раз, теперь уже по горлу фашиста.
Кинув кинжал на траву, Руслан бросился к девушкам, смотревшим на него со страхом и мольбой. Они смотрели во все глаза на этого странного человека в танкистском комбинезоне, у которого на ремне висели кобура нагана и ножны кавказского кинжала.
– Девочки, как вы, родные? – шептал Руслан, пытаясь развязать руки, стянутые бинтами.
Он наклонился и стал зубами перегрызать узлы, забыв, что в двух шагах лежит кинжал. А может, он посчитал кощунством прикасаться к рукам девушек кинжалом, на котором застыла кровь презренных врагов. И он скрипел зубами, растягивая узлы, а девушки плакали и прижимались мокрыми щеками к его голове и плечам, пропахшим моторным маслом и пороховой гарью. И когда путы были развязаны, они наконец спросили:
– Кто же ты такой? Откуда ты взялся? Ты ведь спас нас, солдатик!
– Танкист я, – устало улыбнулся Омаев. – Это мы подбили немецкий танк, когда вы на него выехали на своей санитарной машине. На нашем танке там было не пройти, и чтобы вас не упустить из виду, командир послал меня следом. Вот я вас и нашел.
– Ты наш спаситель, наш герой! Как тебя зовут?
– Руслан, – улыбнулся танкист, блеснув белыми зубами. – А вас?
– Меня Валя, – представилась темноволосая девушка.
– Люда, – улыбнулась вторая, со светлой косой, уложенной вокруг головы.
– Люда… – Руслан посмотрел в серо-голубые глаза девушки и грустно улыбнулся. – Людмила…
Утром Бабенко проснулся раньше обычного. Нога не ныла, но наступать было по-прежнему больно, хотя опухоль почти спала. Воспоминания о прошлой ночи заставили Семена Михайловича улыбнуться. Конечно же, Анны рядом уже не было – в четыре утра она ушла доить и кормить корову. Скоро придет и будет готовить завтрак, а потом и обед, и ужин. В селах готовят сразу много, а потом пища хранится в чугунке в печке. Бабенко задумался: «Интересно, как мне теперь быть? Вечером идти спать на свою лежанку к печке или я теперь вправе ложиться с хозяйкой? Как она вообще восприняла все случившееся? И как теперь друг другу в глаза смотреть – со стыдом или с нежностью?»
Бабенко встал с кровати и, не наступая на больную ногу, попрыгал к окну. Ему хотелось отодвинуть ситцевую занавеску и вдохнуть полной грудью утренний свежий воздух, напоенный запахами реки, близкого леса, луговых трав и цветов. Будто и не было войны, будто прошла она, и снова все оживает и тянется к солнцу. «И ребята мои где-то недалеко. Хоть бы все обошлось! Как я не вовремя ногу подвернул, подвел командира, эх…»
Но тут мысли Бабенко повернулись совсем в другую сторону. И виной тому была не только прошлая ночь, но и увиденное в окне ранним утром. Анна вышла из сарая, вытирая крынку с молоком чистой тряпицей, посмотрела на окно, спит ли гость, а потом торопливо вошла в старенькую покосившуюся баньку на краю огорода.
Бабенко почувствовал болезненный укол ревности. Вроде бы ничего обязывающего, никто жениться не требовал и замуж не звал. Взрослый мужчина переспал со взрослой женщиной по обоюдному желанию и без обещаний и претензий. И все же кому она понесла молоко? К кому она ходит по утрам и вечерам? К еще одному любовнику, которому она тоже за что-то благодарна? Мысли мелькали разные, уязвленное самолюбие боролось со здравым смыслом. Бабенко и ругал себя, и убеждал, и даже насмехался над собой, но неприятный осадок от увиденного все же оставался.
День прошел как обычно. Возможно, Анна Вячеславовна почувствовала холодок в общении и решила, что все симпатии танкиста закончились. По крайней мере, после завтрака она ушла почти на весь день хозяйничать во двор, занималась чем-то там, ухаживала за курами, убирала за коровой. И обедать Бабенко сел один, как наказала хозяйка, указав на печку, где стояли в чугунке щи из крапивы.
Пообедав, Бабенко перебрался, прыгая на одной ноге, на свою лежанку и попытался задремать. Но сон не шел. Снова мучили мысли о своем «Зверобое», об экипаже, о молодом ротном командире. Семен Михайлович представлял, как сейчас сражается танк. «И ведь справятся! – уверенно подумал бывший инженер. – Конечно, справятся! Сколько мы уже вместе – сроднились, как пять пальцев в кулаке, с полуслова друг друга понимаем и знаем друг о друге все. И о девушке Оле, оставшейся в Белоруссии, в которую влюблен лейтенант. И о Людмиле, погибшей во время авианалета в прошлом году. А какая красивая любовь была у Руслана с ней! Руслан и Людмила!.. А студентка, будущая певица, за которой ухаживал Коля Бочкин?»
И снова мысли вернулись к хозяйке дома. «Это что получается, что и у меня зазноба появилась?» – улыбнулся Бабенко.
