— Привет, меня Милаликой зовут, а тебя? — сразу же принимаюсь я знакомиться.

— Привет, я Варя, — негромко отвечает мне худенькая девочка с какой-то очень мечтательной улыбкой на лице. — Спасибо тебе, царевна. Если бы не ты… — она тихо всхлипывает.

Я обнимаю Варю, принявшись расспрашивать. У неё прошлая жизнь была очень несладкой, и переход тоже не самый весёлый… Марья почему-то выбрала именно эту девочку в личные жертвы, ну и мучила её страхом так, что у Вари сердечко расстроилось. Ну да эту проблему Яга сразу решила, как и проблему Марьи, ибо та считала, что её просто на кол посадят, и всё. Но это же Яга. И потому Марья будет проходить жизнь каждого ребёнка, ею запуганного. Всё чувствовать, всё понимать, но не иметь возможности что-либо сделать. Может, и исправится, ну а нет — так нечисть наша легендарная что-нибудь ещё придумает.

На балу я знакомлюсь с девочками, даже с некоторыми мальчиками, понимая: всё мы правильно сделали, потому что у каждого ребёнка есть мама. И вот за это они благодарят, потому что Степанида и не думала скрывать, кто об этом позаботился. У каждой девочки, у каждого мальчика есть как минимум мама, а часто — и папа. И живут они в привычном им укладе, как и было заведено изначально, ещё до того, как злые люди школой завладели.

Уже после бала, когда я почти уже и не двигаюсь, Серёжа меня несёт в карету, а я пытаюсь вспомнить, как всё проходило, и не могу. Просто оказываюсь переполненной впечатлениями, ведь у меня такого никогда не было. При этом однако какая-то часть мозга оценивает слова и жесты взрослых и детей, замеченных мной на балу, мои реакции, чем удовольствие от этого события сильно смазывается. Значит…

— Серёжа, а ты меня не бросишь? — тихо спрашиваю я любимого.

— Никогда я тебя не брошу, свет мой, — отвечает он мне, погладив по голове.

И очень мне приятен этот жест, да и устала я быть взрослой и сильной. Я всё это понимаю, обдумывая по сотому разу, пока мы едем домой. Мне и страшно, и очень хочется избавиться от двойственности мышления, и… Я не знаю, что мне сделать, поэтому сейчас точно буду плакать. Или не буду… Может, истерику устроить?

— Серёжа, как думаешь, не устроить ли мне истерику? — интересуюсь я у задумчивого любимого.

— Вразнос пошла, — констатирует жених, делая какой-то жест.

И я, кажется, засыпаю. Как-то моментально это происходит, хлоп — и всё какое-то тёмное, как будто и не еду я в карете, но вот страха нет. Совсем нет страха, потому что я очень доверяю своему Серёже, и если он так сделал, значит, так правильно. Наверное, у меня действительно уже не самые приятные последствия, а учитывая, что впереди пубертат, то такими темпами и башню сорвать может.

— Просыпа-а-айся, — слышу я тихий голос любимого, ощутив его прикосновение.

— Ой! — громко сообщаю я, осматриваясь. — Ты зачем меня усыпил?

— Это не я, это мама, — открещивается Серёжа. — Побежали завтракать, а то в школу скоро.

— Не хочу-у-у-у… — ною я, тем не менее сползая с нашей кровати.

Что-то кажется мне необычным, но вот что — я в данный момент не понимаю. Только ощущение какого-то освобождения, что ли, расслабления, отчего хочется дурачиться и не хочется учиться. Мне немного от этого странно, но не так, чтобы вызывать какую-то реакцию, поэтому я просто вскакиваю, потянувшись за вещами. В ванную же надо, а то действительно в школу опоздаем, и мамочка рассердится, а я совсем-совсем не хочу мамочку сердить!

— Вот и хорошо, — улыбается Серёжа.

Он сегодня какой-то очень сильно серьёзный, но это же и хорошо, потому что кто-то из нас двоих должен быть серьёзным. Я уношусь в ванную, чтобы душ принять и ещё зубы почистить, а потом, выскочив, хватаю его за руку. Завтракать пора, и время уже, наверное…

— Всё хорошо, Милалика? — интересуется мамочка, очень внимательно разглядывая меня.

— Не хочу-у-у-у учиться! — тяну я, на что реагирует Серёжа.

— А хочу жениться, — добавляет он, и мы весело смеёмся, потому что понимаем друг друга с полуслова.

Мне вспоминаются мои размышления о том, что я могу обидеть любимого. Какая я глупая была! Как же возможно его обидеть, ведь он для меня всё-всё! Глупая я иногда, хоть и царевна. Хотя титул не означает автоматически наличие ума, скорей, наоборот. Но у меня-то означает, потому что я умная… наверное.

— Значит, всё прошло хорошо, — кивает мамочка. — Вы будете детьми, и ничто вам мешать не будет.

— Будем, — уверенно произносит Серёжа.

У меня есть ощущение, как будто я что-то забыла, но оно быстро проходит, потому что явно ни на чём не основывается. У меня сейчас другие проблемы — расчесаться надо, доесть и — плюх в карету, потому что школа нас с Серёжей уже и заждалась. Так что нечего и думать, чего я там могла забыть. За оценки нас всё равно не лупят, да и вообще в царстве больше не лупят никого, потому что так мамочка распорядилась. Она у нас самая главная, и вообще самая-самая, вот!

Глава двадцать третья

Царевна Милалика, то есть я, лет шесть назад на свою голову придумала принцип тестирования, как нам об этом говорит история. Теперь этот принцип используется везде — и лекарей, значит, тестируют, и налоги проверяют, и… и экзамены в школе, которые у нас начинаются, тоже по этому принципу проходят. Как мне такое вообще в голову пришло? А может, это не я?

— Серёжа, а этот садизм точно я придумала? — отрываюсь я от книги, с тоской взглянув на улицу.

— Точно, любимая, — кивает мне жених, обнимая меня. — И, скорей всего, о себе ты не подумала.

— Да как тут подумаешь, — вздыхаю я, погружаясь обратно в науку.

Варианта смухлевать я не вижу, вопросы могут попасться любые и не факт, что не разбросанные по всему курсу. И хотя вариантов ответа всего два для каждого вопроса, но есть же ещё множественный выбор. А тут, несмотря на то что никого не лупят,