Он осматривает класс, с первого взгляда, не заметив ничего странного, а мой взгляд прикипает к кадушке, стоящей в углу. Она полна до боли, до ужаса знакомых прутьев. Воспоминания детства вдруг затопляют меня волной, я будто наяву слышу этот противный свист, сразу же зажмурившись. Хочется спрятаться, усесться на корточки, прижаться к стене.

— Что такое, Мила? — с тревогой спрашивает Серёжа, сразу же замечая моё состояние. — Что случилось, милая?

А я даже ответить не могу, меня даже не страх затопляет — ужас. Я не понимаю, откуда он берётся, ведь меня сейчас точно никто бить не будет, я царевна, а мамочка защитит, но ничего не могу с собой поделать, почти теряя сознание от страха. Любимый меня быстро вытаскивает из класса, подаёт кому-то знак и усаживает на невесть откуда взявшуюся табуретку, прижимая к себе изо всех сил.

— Колдунам проверить класс! — жёстко приказывает он, а испугавшаяся за меня мамочка наклоняется и берёт меня на руки.

— Что случилось, маленькая? Что, доченька? — спрашивает она меня.

— Оч-чень стра-страшно, — заикаясь, отвечаю я. — Т-там…

— Тише, тише, — качает меня на руках мамочка, — не надо бояться, всё будет хорошо.

Серёжа ещё раз внимательно осматривает класс, пока работают колдуны стражи со специальными оберегами. Он, наконец, замечает кадушку и хмурится. Я понимаю, отчего он так хмурится — розги никак не могли меня так напугать. Будь я даже по-настоящему десятилетней, не до такого ужаса. Значит, тут что-то не то. Стоит страху схлынуть, и я сама догадываюсь, что так не бывает. Просто не может быть такого, чтобы я мгновенно потеряла всю уверенность в себе, испытывая такой ужас, что чуть не обмочилась.

Колдун подходит к моему жениху и что-то негромко говорит ему на ухо. Серёжа кивает, поворачивается к маме, а в глазах его — ярость. Просто бешенство в глазах моего любимого. Я понимаю — он узнал нечто, за что готов просто убивать. Значит, получается, не так мы против истины и погрешили с нашими предположениями. А это, в свою очередь, заставляет посмотреть иначе на то, что с царской семьёй случилось.

— Нам необходимо срочно эвакуировать школу, — спокойно сообщает мой жених. — Дорога каждая минута.

Глава двадцатая

Мальчиков оказывается шестнадцать, а девочек — больше сотни. Такой перекос вызывает недоумение, а уж объяснения, чему учили мальчиков — и вовсе ужас. Потому что из них готовили надсмотрщиков. Конечно, обучение оказалось в самом начале, и сильно испортить детей они не успели, но всё же, всё же…

Оказывается, при дворце и гостевой дом имеется — на случай, если много гостей будет. Поэтому запуганных детей разместили в комнатах гостевого дома. То, что девочки запуганные, мне видно очень хорошо — и боятся что-то сделать не так, и на громкий голос реагируют характерно, а ведь ещё не вернулись стражники с теми, кого опекунам раздали, да и с самими опекунами…

Я организую прислугу — как дворцовую, так и из других мест — кинули клич по трактирам и гостевым домам, так что о девочках есть кому позаботиться. Мальчиками занимается стража. Будут из них людей делать.

— Школы у нас нет, — констатирует мама, находящаяся явно в крайней стадии бешенства, что все воспитатели, которые были обнаружены в школе, уже ощутили на себе. — Что делать будем?

— Мамочка, но этой школе же всего месяца три, — показываю я ей стопку листов бумаги из кабинета директора. То, что зовётся он ректором, наводит на определённые мысли. — А разве других школ не было?

— Как не было… — морщит она лоб, пытаясь что-то вспомнить, а затем просто требует к себе министра.

С министрами ещё разбираться надо будет, судя по всему, да и вообще… «Покой нам только снится» — это точно. Но мамочка права — школы у нас нет, и со всем этим делом нам нужно вдумчиво разбираться. То есть нужно проводить расследование, начиная с самого начала — как дети попадают в школу. Так как мы с Серёжей этот путь прошли, то нам проще. Итак, пока ждём остальных, можно прикинуть.

— Писарь, — приказываю я. — Пиши.

— Да, Ваше Высочество, — изображает он внимание.

— Итак, — диктую я, пока Серёжа занимается вопросами стражи, время от времени заглядывая ко мне. Трудно мне без него, страшно, можно сказать. — Перед тем, как попасть на Русь, души становятся детьми, переживая кошмары своей памяти. Вопрос: зачем это сделано, и по какому принципу определяются дети.

— Дар души, Ваше Высочество, — сообщает мне писарь. — Ведовство — это дар, привязанный к душе.

— То есть напугать, — понимаю я. — Значит, мы возвращаемся всё к тому же — основной мотив. Учитывая, что Русь от немцев всяких, за исключением Посольского Приказа, изолирована…

Немцами на Руси испокон веков иностранцев звали, вот и у меня проскакивать начинает, всё-таки влияет та речь, что я каждый день слышу. Так вот, Русь с другими колдовскими землями только в одном месте пересекается и, если причина именно та, о которой я думаю, нам ещё и Приказ переформировывать. То есть дело не только и не столько в школе. Ох, как мне это не нравится, кто бы знал… Не зря я свой путь с того детдома начала, явно не зря, как намёк теперь выглядит. Мог ли мой путь быть намёком каких-то высших сил?

Ладно, о высших силах потом подумаем. Сейчас у меня совсем другие вопросы: вот есть у нас сотня сирот, которых нужно согреть и дать уверенность в жизни — как это устроить? Это раз. Есть у нас место для школы ведуний да ворожей, но нет там никого — откуда взять учителей? Это два. А ведь нужны не только учителя, но и наставники, да ещё такие, кто не считает правильным бить ребёнка, потому что сиротам уже точно хватит.

— Милалика! — слышу я голос мамы, отправляясь на её зов.

Насколько я понимаю, розданных опекунам детей привезли. Ну, может, хоть здесь повезло?

— Да, мамочка, — обозначаю я своё присутствие, оказавшись на крыльце.

— Возьми жениха и разберись, — просит меня мамочка, на что я киваю.

Легко не будет, и это сразу заметно. Две запуганные толпы. Первая — без взрослых, вторая держится за взрослых, но