чтобы довести их до автоматизма. Здесь же не только вальс, но ещё что-то, на марлезонский балет похожее, и большая куча разных танцев, включая незнакомые мне даже по названию. Но нужно учиться, потому что я царевна, то есть должна быть идеальной.

— Мамочка, — интересуюсь я. — А если бы Серёжи не было, как бы мне жениха искали?

— Ну, тут всё просто, доченька, — улыбается мамочка. — Если бы на душу никто не лёг, то Кощеюшка тебя бы «украл» и принялся бы ждать смелых, глупых и добрых.

— С Кощеем неудобно получилось, — комментирует мой любимый. — Я ж не знал…

— Опять ему смерть отбили? — хихикает мамочка.

— Значит, мы не оригинальны, — поняв, что она имеет в виду, улыбаюсь я.

— Даже не в первой сотне, — подтверждает мама, продолжая показывать нам движения.

В общем-то, получается, очень даже мудро устроено. Если бы я никого не нашла, то меня спасать бы пришли. А там кто-нибудь да и понравился бы, давая начало новой сказке. Ну и тех, кто по расчёту, отсекли бы, так что очень мудро придумано, очень. А народу в царстве у нас полно, да и из-за некоторой сказочности оного никакое вырождение ему не угрожает, что уже очень, по-моему, хорошо.

Сначала мы учимся танцевать в повседневной одежде, а потом — в бальных нарядах. И вот тут мне хочется отменить бал, спрятаться, и чтобы не нашли, ну и другие откровенно детские желания начинают обуревать царевну Милалику, то есть меня. Потому что носить царские наряды — это страшная пытка, от которой хочется устроить истерику. Какую-нибудь погромче, с битьём посуды или с битьём морд. Но если с посудой проблем нет, то морды побить сложно, потому что просто не достану, а приказать наклониться — неспортивно. Значит, надо терпеть. Терпеть и расти, а пока сдерживать «души прекрасные порывы».

— Мамочка, а можно как-нибудь бал профилонить? — спрашиваю я.

Сначала мама интересуется незнакомым словом, потом заливисто смеётся, ну и объясняет, почему нет. Я-то и сама понимаю, почему нет, но просто сил нет никаких двигаться в этом пыточном станке, который называется бальным платьем. Кроме того, я не знаю, как отреагирую на толпу народа, потому что мне без Серёжи страшно после того испытания. Я не признаюсь, конечно, но любимый-то всё знает. Он всегда всё знает, потому что он самый лучший.

— Отдыхайте, а потом буду показывать, как на балу правильно питаться, — объявляет мамочка, вызывая у меня стон.

— Ну что ты, маленькая? — ласково произносит Серёжа, вынимая меня из платья. — Балов этих ещё видимо-невидимо будет, не надо так переживать.

— Угу, — вздыхаю я, цитируя Суворова: — Тяжело в ученье, легко в бою!

— Так точно, — улыбается он мне, укладывая на диван. — Ты как, в детство не тянет?

— Тянет, Серёженька, ещё как тянет, но… — я не договариваю, потому что осознаю — он поймёт.

— Вот и со мной так же, — вздыхает мой самый-самый. — Но мы прорвёмся. Отпляшем бал и забудем ненадолго, что мы с тобой офицеры, да?

— Да, — согласно киваю я ему.

— Да, об этом мы все не подумали, — слышу я мамин голос. — Что же делать, дети? У вас детство должно быть. Может быть, вашу взрослую память пригасить?

— Я боюсь, мамочка, — объясняю маме результат своих размышлений. — А вдруг я Серёженьку обижу, просто не вспомнив, почему он — жизнь моя?

— Это невозможно, доченька, — улыбается мне мама.

И вот тут мамочка начинает мне объяснять, почему истинная любовь не зависит от тел и «тараканов» в голове. Мы любим друг друга душами, а обручение по древнему обряду — так и вообще не оставляет выбора. Я никогда не смогу обидеть моего любимого, как и он меня, потому что мы с ним едины, а то, что я без него даже дышу через раз — это естественно и вполне обычно, поэтому нервничать не надо.

Оказывается, притушивание памяти — это не стирание её, мы всё помнить будем, просто эта память не будет лидирующей, то есть мы будем в первую очередь думать и действовать не как взрослые люди, воины, а как дети. Но это не значит, что меня опять можно будет обмануть, а Серёженьку безнаказанно обидеть. Наша прежняя память будет как бы советчиком, совсем не мешая нам быть детьми. Вот эта мысль мне очень нравится, только ведь обсудить её надо.

— Мы после бала решим, мамочка, хорошо? — спрашиваю я ту, что для меня значит так много.

— Хорошо, дети, — улыбается в ответ мамочка. — А пока встали — и учиться!

И нам приходится вставать, особенно мне, снова влезать в это пыточное приспособление, которое бальным платьем называется, и учиться быть царевной. А что делать?

Глава двадцать вторая

Бал у нас заявлен под патронажем царской семьи, поэтому возникшая было проблема мальчиков решается за счёт других школ. Денег на развитие им подкинули, за пару месяцев они смогли выйти из тени, потому мальчики будут, нам это твёрдо обещали. Ну и девочки из других школ тоже… Вот только одно дело — это всё организовывать, к чему нас с Сережей не допустили, а совсем другое — видеть результат.

В моем воображении чего только не было — от залов, полных сверкающих кавалеров, до чего-то волшебного, а сейчас посмотрим на реальность. За это время я к пыточному станку, который моё платье, уже попривыкла и смирилась. А вчера Серёжа колдуна привёл, тот что-то сделал — и платье перестало ощущаться грузом на моих хрупких плечах. Сначала я его и побить хотела — за то, что раньше не сделал, а потом просто заобнимала. Откуда же Серёже было знать, что это возможно? Но он искал, расспрашивал и нашёл же того, кто умеет. Ведь вряд ли это так просто…

Итак, от порога дворца нас забирает карета. По традиции царица должна присутствовать обязательно, чем папочка беззастенчиво пользуется, отговариваясь государственными делами. Правда, отговориться у него не получается, потому что с мамой спорить бессмысленно. Она никогда не кричит, говорит очень мягко, спокойно, но спорить с ней совсем невозможно, поэтому папочка едет с нами.

По этому поводу вся стража взмыленная — они моего Серёжу знают, а он им смену пола пообещал, если что. Ну, любимый может,