завтрак. Мне никак не удавалось припомнить, чтобы у дядьки до обеда разыгрывался такой аппетит. Обычно он обходился парой печений и чаем. Быть может, не все перемены к худшему.

Глава 17

Рецепт жизни

Я вошел на кухню. Повязал на пояс черный передник, который обычно использовал во время готовки. Затем зажег плиту и рассеянно посмотрел на пляшущие язычки пламени. Потом поставил тяжелую сковороду на конфорку и вынул из кармана телефон. Нажал комбинацию кнопок для разблокировки и принялся искать номер Ксении Земсковой.

Помнится, как-то Антон представил нас друг другу на одной из встреч, которые очень любил проводить в своей квартире Егор Андреевич, сын графа Воронцова. Тогда мы поболтали и я записал ее номер, но дальнейшее общение у нас так и не задалось. Девушка показалась мне довольно отстраненной. Когда она говорила со мной, то посматривала в зеркала на стенах, проверяя хорошо ли она выглядит. Это раздражало. И когда я вспомнил о Ксении на следующий день, то решил, что не хочу звонить и спрашивать о ее делах. Однако я не помнил, что стирал ее номер из контактов.

Нужные цифры нашлись, и я нажал кнопку вызова. И в динамике послышалась мелодия, которую девушка поставила вместо гудков. Это был добрый знак.

Впрочем, на этом добрые знаки закончились. Потому что трубку никто не взял. Я вздохнул, прошел к холодильнику, вынул из него брикет, обернутый в пергаментную бумагу, несколько яиц из картонной упаковки, сыр и небольшой кусок сырокопченого окорока. Отрезал немного масла, положив его на сковороду. Желтоватый прямоугольник быстро плавился, и я снова принялся искать в телефоне нужный номер. На этот раз, Романа Афанасьевича. Нажал кнопку вызова, прижал аппарат плечом к уху, и принялся ножом разбивать яйца. На сковороде зашипело.

В этот раз, трубку взяли быстро. И в динамике послышался глухой голос:

— Слушаю, Василий Михайлович.

— Здравы будьте, Роман Афанасьевич, — осторожно начал я, доставая из деревянного короба ломтики нарезанного хлеба. — Вчера я говорил, что хочу помочь вам разобраться с произошедшим.

— Спасибо, мастер Юсупов, — ответил Земсков.

— Ваш сын был моим хорошим приятелем, так что я считаю своим долгом оказать помощь вашей семье, — продолжил я, закладывая хлеб в небольшое устройство, которое очень уважал Петр — сухарник.

— Не станут отказываться, — отозвался мужчина.

— И вчера я связался со своими знакомыми, которые могут помочь вашей службе безопасности в расследовании. И хотел бы устроить вам встречу. Если вы не против.

Нажал кнопку, и на приборе загорелась лампочка, которая показывала, что хлеб начал запекаться. Я же взглянул на поджаренную яичницу и выключил плиту, сняв сковороду с разогретой конфорки. Взял ломтик сыра, который наскоро измельчил на небольшой терке над желтком. А затем сорвал несколько веточек зелени, которая кустилась в ящичке на подоконнике.

— Я был бы вам очень признателен, Василий Михайлович, — произнёс Земсков, и впервые за все время общения, я услышал в его голосе что-то вроде заинтересованности. Значит, Роман Афанасьевич либо не верил в самоубийство сына, либо уже узнал, что Антон был связан с гибелью Столыпина. И пытался разобраться в деле, пока следствие тормозит. Оба варианта говорили, что Земсков заинтересован во встрече, раз даже не стал уточнять, какие люди прибудут на нее с моей стороны.

— Хорошо, — ответил я, перекладывая яичницу на тарелки. — Где вам удобно сегодня встретиться?

— Давайте в «Диадоре»? — предложил Земсков и добавил. — Через два часа.

— Хорошо. И еще вопрос, Роман Афанасьевич. Простите за навязчивость, но… Ксения Романовна дома?

В динамике повисло молчание, словно собеседник думал, стоит ли мне отвечать, и какую долю правды нужно добавить в ответ.

— Да, — проговорил наконец Земсков. — Но сейчас она… очень сильно переживает боль утраты брата и не хочет ни с кем говорить.

Я понял, что хотел сказать мужчина. Скорее всего, Ксения просто мертвецки пьяна. А еще, она, скорее всего, уже поведала семье про долг.

— Если она так тяжело переживает, могу устроить ей пару частных сеансов, — предложил я, крупно порубив зелень на толстой доске и посыпая ею яичницу. — Чтобы притупить боль. Но сегодня ей лучше присутствовать на встрече.

— Хорошо, — согласился Роман Афанасьевич.

— Тогда не прощаюсь. Увидимся позже, — закончил я и завершил вызов. Убрал телефон в карман.

От окорока я отрезал два тончайших ароматных ломтика, посчитав, что слишком много Петру будет без пользы, а если себе я положу больше, он начнет бурчать. Свернул бекон в рулет и разместил на краю тарелки. Мельница для специй нашлась в верхнем ящике над столом. Несколько оборотов освободили небольшую порцию смеси перцев. Затем я бросил на сыра щепоть соли. Пискнула сухарница, выкинув из себя подрумянившиеся кусочки хлеба. Я положил их к яйцам, поставил тарелки на деревянный поднос. Затем вынул из ящика приборы, салфеток, которые вложил в металлические ажурные кольца, и направился в гостиную.

* * *

— Наконец-то, — буркнул дядя, когда я вошел в комнату — Я уж думал, тебя на кухне демоны украли. И сожрали мою еду.

Я улыбнулся, оценив шутку, и поставил поднос на стол:

— Демонов не существует.

— А это наукой не доказано, — парировал Петр Феликсович, забирая тарелку.

Спорить я не стал. Сел в кресло, пододвинул к себе свое блюдо, и налил в чашку теплого, настоявшегося отвара.

— Мне нужно будет съездить по делам через пару часов, — сменил я тему разговора.

Дядя покосился на меня и с подозрением уточнил:

— На работу?

— Нет.

— И давно ты отчитываться стал? Может быть, ты приболел?

Я улыбнулся:

— А у тебя сегодня прямо шутка за шуткой. Просто хотел предупредить. Вдруг у тебя были планы на выходные? Съездить с племянником на рыбалку, например.

— Точно заболел, — вздохнув, резюмировал Петр Феликсович. — Или заработался.