Они встали, обнялись, и, не отпуская Шестакова, капитан прошептал:

– Прощайте, голубчик Николай Павлович. Господи, благослови вас на крестном пути!..

– Прощайте, Константин Петрович. Спасибо вам за все. И не говорите, пожалуйста, ничего Лене… Пока что… Скажите, что я с «Трувором» пошел на гидрологические промеры… Догоню в Архангельске… Пусть лучше потом узнает.

Маленький морской буксир «Трувор» плясал на мелкой воде у борта «Седова».

На палубе ледокола, недалеко от трапа, были навалены вещи экипажа с буксира: деревянные сундучки, парусиновые матросские чемоданы, мешки. Около них сгрудились их хозяева – взволнованные и напуганные, обескураженные мгновенностью и непонятностью происходящего.

Неустроев торопливо шел по полуюту. Его окликнула Лена:

– Папа!

– Леночка, извини, не до тебя сейчас! – отозвался Неустроев. – Иди ко мне в каюту, я приду немного погодя…

Лена догнала его:

– Папа, я на одну минуточку! Папочка, я просто хотела тебе сказать, что я тебя очень люблю! – Она быстро поцеловала отца.

Он погладил ее по голове и пошел дальше. Лена крикнула ему вслед:

– Я так хочу, чтобы ты был счастлив, папочка, милый, родненький!..

И побежала в каюту. Неустроев недоуменно пожал плечами, потом махнул рукой и сам рысью устремился к мостику.

Навстречу ему уже шел Шестаков. Он сказал деловито:

– Все, Константин Петрович, в путь. Долгие проводы – лишние слезы… Да и времени у нас нет.

У трапа они еще раз быстро обнялись. Отвернувшись в сторону, чтобы Шестаков не видел его лица, старый капитан сказал дрожащим голосом:

– Вы могли бы, Николай Павлович, быть моим сыном… Прощайте!.. Счастья вам…

Шестаков крепко сжал его руки:

– До свидания, дорогой Константин Петрович… – И сбежал по трапу на «Трувор».

С палубы буксира он крикнул Неустроеву:

– Константин Петрович! Леночку поцелуйте за меня!..

И ветер сорвал его крик.

Шестаков махнул рукой стоявшему у штурвала Соколкову, и высокий борт «Седова» стал отваливать в сторону. Рев гудка ледокола сотряс пустынные просторы океана.

Шестаков дернул поводок буксирного ревуна в ответ.

«Трувор» медленно прошел мимо судов каравана. Вдоль бортов на каждом корабле выстроились моряки.

Все они стояли с непокрытыми головами. Они уже знали, что провожают товарищей на смерть.

Шестаков махал с кормы уходящим судам своей фуражкой и – к удивлению своему, но и к радости тоже – не видел среди провожавших Лену. «Отдыхает, наверное… Ну и хорошо», – подумал он.

И вот в подступивших сумерках исчез последний вымпел каравана – пароход «Кереть».

Шестаков вошел в радиорубку, положил радисту руку на плечо, невесело усмехнулся:

– Ну что, Алеша, потрудимся на английский радиоперехват, проверим, как они нас караулят?

Парень широко улыбнулся в ответ:

– Сейчас мы им настучим, Николай Павлович! Будьте спокойны, ихний радист уже мою руку знает…

Шестаков достал из кармана кителя листок, перечитал заготовленный текст, начал диктовать:

– «АРХАНГЕЛЬСК ТЧК НА ЛЕДОКОЛЕ „МАЛЫГИН“ СИЛЬНАЯ ТЕЧЬ КОТЛОВ ТЧК РЕШЕНО РЕМОНТИРОВАТЬ В ОТКРЫТОМ МОРЕ ТЧК КАРАВАН ПОЛОЖЕН В ДРЕЙФ ТЧК ШЕСТАКОВ».

– Готово! – отбил радиограмму Солдатов.

– Небось у английского радиста ты квитанцию не получаешь? – подмигнул ему Шестаков.

Алексей сердито сказал:

– Они, черти гладкие, и без квитанций очень хорошо из эфира срывают!

Шестаков кивнул и пошел к трапу. Медленно, усталой походкой он спустился в крошечную кают-компанию.

На плюшевом диванчике неподвижно сидела Лена. И молча смотрела на Шестакова.

Он даже охрип от волнения и неожиданности.

– Лена?! Ты… здесь?!

Лена не ответила.

– Как ты посмела? – в отчаянии закричал Шестаков. – Отец знает, что ты?..

Лена помотала головой.

– Лена, как ты могла! – кричал Шестаков яростно. – Откуда ты узнала?..

Лена встала, подошла к нему и тихо сказала:

– Коля, не кричи, пожалуйста. Помнишь, ты говорил, что я отпустила убийцу? Я и сейчас не знаю, как мне надо было поступить тогда…

Она взяла Шестакова за руку, робким движением погладила его ладонь.

– Коля… Ведь крейсер здесь из-за него… Из-за него тебе пришлось сойти на «Трувор». Поэтому и я должна быть здесь! – Голос ее окреп, в нем появилась несокрушимая решимость. – Не сердись, Коленька, милый!.. Улыбнись лучше, ну… У тебя такое прекрасное лицо, когда ты улыбаешься… Не сердись, я счастлива, что у нас с тобой одна судьба…

Она обняла Шестакова, и он видел, как по ее лицу бежали прозрачные слезы…

Неустроев стоял у стекла в капитанской рубке «Седова» и слепо смотрел перед собой в бушующую дождевую непогоду.

К нему подошел штурман:

– Константин Петрович, по примерному счислению должны были пройти Колгуев. Мили четыре по правому борту… Видимость – ноль. Караван растянулся…

Неустроев обратил на него невидящий взор:

– Да-а… Да. Прикажите передать световыми сигналами на все суда каравана – курс вест-норд-вест сто сорок градусов. Ход не снижать…

– А как быть с радио?

– Пусть радист через час начнет передачу открытым текстом на волне Архангельского радиоцентра: «У нас все в порядке».

И снова отвернулся к залитому водой окну – сухой, чуть-чуть сгорбленный, руки за спиной.

Штурман сказал участливо:

– Константин Петрович, вы же лучше меня знаете – это море… В море всякое бывает… даст Бог… обойдется… проскочат они…

– Да… В море всякое бывает… – не поворачиваясь к нему, кивнул Неустроев. – …Лена очень любила разглядывать мыльные пузыри… Разноцветные, летучие… Она говорила, что они живые… Бедная девочка… она слышала в них… солнечный ветер…

Старые приятели, Федор Гарковец и Василий Зирковенко, совсем еще недавно смеявшиеся собственному анекдоту о конях и волах, вызвались на «Трувор» добровольцами. И сейчас вовсю орудовали лопатами в кочегарке суденышка, продолжая обсуждать свои такие маленькие и такие необыкновенно важные проблемы.

А Шестаков стоял у штурвала, зорко смотрел в дождливую пелену над океаном, посматривал на нос судна, где впередсмотрящим устроился Иван Соколков.

Лена сидела около Шестакова на столе и болтала ногами.

Корабль шел близ берега – по правому борту громоздились седые страшные скалы Северной Земли.

Лена пыталась развлечь Шестакова:

– Коленька, ты знаешь – я точно помню, что жила раньше, еще до этой своей жизни…

Шестаков бросил на нее ласковый взгляд.

– Иногда мне кажется… мне снится, что я была деревом…

– Деревом? – удивился Шестаков.

– Да! То-оненькой прозрачно-желтой сосной. На берегу океана. И из воды часто выходили всякие диковинные существа, красивые или уродливые…

Шестаков засмеялся.

Лена обиженно выпятила полную нижнюю губу:

– Коленька, ты напрасно смеешься – это точно было! Я помню! Ты тоже жил раньше, но… забыл!

Соколков закричал с мостика, и в голосе его слышался испуг:

– Николай Павлович, прямо по курсу – большой дым!

Шестаков схватил бинокль, прижал глаза к окулярам,