Тот снова огрызается. Так, слово за слово и разругались они вовсю. Разозлилась на мальчишку Серафима, да и скажи:

– Будешь так делать, прокляну тебя на лунную дорожку! Попомнишь потом меня.

Витюшка удивился, посмотрел на соседку, ничего не сказал, плечами лишь пожал. А Серафима развернулась да убежала к себе.

Немного погодя и Алевтина домой вернулась, на сына поглядела, спрашивает:

– Ты чего нынче смурной такой, Витюшка? Случилось чего?

– Да всё в порядке, – сын ей отвечает. Ничего не стал матери рассказывать.

Ладно… Проходит время. Стала Алевтина замечать, что сынок её младшенький приболел словно, бледный стал да с лица осунулся, ночью во сне бормочет что-то. Тут полнолуние наступило. Ночь выдалась морозная, лунная. Все в избе спали крепко, как почуяла вдруг Алевтина, что холодом потянуло по полу. Встала, пошла к двери, дивится, кто мог её отворить, ведь сама она её перед сном запирала. И вдруг хватилась – Витюшки в кровати нет. Бросилась на улицу, да и поймала его уж за воротами. Босой, в рубашонке одной, шагал он по спящей деревне неведомо куда. Разбудила его Алевтина, давай расспрашивать, а он на неё глядит сонными глазёнками да и не поймёт ничего. Перекрестила она его, да с собой рядышком спать положила. Наутро спрашивает, что это с тобой было? А он и не помнит ничего, и не ведает.

Снова какое-то время проходит. Полнолуние следующее наступило. И вот слышит глубокой ночью Алевтина, словно ногами босыми кто по полу зашлёпал – шлёп-шлёп. Выглянула она из-за занавески, за которой спала, и видит – Витюшка по избе идёт. В окошко луна полная светит и на полу дорожка лунная пролегла. Витюшка-то по ней и шагает, да что-то говорит-говорит, не разобрать вовсе слов, да к двери. Ахнула Алевтина, соскочила с постели да за ним. У самой двери остановить успела. Да что ж это такое-то творится? Что же делать-то ей?

– К Заре надо идти! – осенило женщину, – Она поможет.

***

Все уже спали в избе, когда дверь тихонько скрипнула, потянуло холодом по полу, послышался в темноте голос:

– Это я, Зара, не спишь, Алевтина?

– Не сплю, – отозвалась та.

Прошла Зара к ней в запечье, села, и стали они караулить. Вот уже полночь-заполночь, луна полная в окно засветила, слышат они – шлёп-шлёп. Идёт мальчишечка. Подошла к нему Зара, развернула обратно, на ухо что-то зашептала, руками над ним заводила, в кровать уложила. Сама к Алевтине:

– Кто его на лунный свет проклял?

Алевтина глаза только выпучила, знать, мол, ничего не знаю.

– Да ведь кто-то ближний, – отвечает Зара, – Тот, кто в дом твой вхож. Да и проклял-то не со зла, так болтнул слово, бросил да и пошёл. А ведь слово не воробей, из ниоткуда не появляется и в никуда не исчезает. Ладно, пойду я пока, а там увидим. Витюшка нынче крепко спать будет, никуда уже не убежит. Ложись спокойно и тоже отдыхай.

На другой день выходной был. Алевтина в хлеву прибиралась, видит – Зара с Лисёнком идут к ним.

– Здравствуйте, – вошла Зара во двор, – Можно ли к вам в гости?

– Проходи, конечно, Зарушка!

– А не угостишь ли нас молочком, Алевтина?

– Ой, да как не угостить, вот с утра только коровушку-то подоила.

Только сели за стол, как дверь распахнулась в избе, соседка вбегает, Серафима.

– Ой, – говорит, – Алевтина, не поделишься ли молоком? У меня ведь беда случилась!

– Что за беда?

– Да коровка моя нынче ни с того ни с сего чёрным доиться стала! Колдунья что ли в деревне завелась?

Зара глянула тут на неё да и говорит строго:

– Ах, колдунья тебе завелась? А не ты ли сама та самая колдунья? Не ты ли мальчишку на лунный свет прокляла?

Посмотрела на неё Серафима да так и села на стул, чуть было не мимо.

– Как прокляла? Господи, – говорит, – Прости ты меня дуру окаянную! Язык-то мой поганый, вырвать его да собакам бросить. Да что же я понатворила-то?…

И стала она рассказывать про тот вечер, когда она Витюшке те слова сгоряча сболтнула, заплакала, в ноги кинулась к Алевтине, прощения просить стала.

– Бабка моя так на нас ругалась, когда мы малые были, если, мол, слушаться не будете, я вас на лунную дорожку прокляну, а я, дурная голова, и выпалила в сердцах. Простите вы меня!

– Ладно, – ответила Зара, – Вижу я, что не со зла ты это сказала. Да только помни, что слово впустую не улетает, всегда это помни и в уме держи. Миритесь, бабоньки, а я помогу вам. Нынче ночью снова приду, ты, Алевтина, гляди, за Витюшкой следи. Луна хоть и на убыль пошла, да силу ещё имеет, чтобы не ушёл мальчонка, иначе беда будет.

Ближе к полуночи скрипнула дверь – Зара пришла. Травы какие-то с собой принесла. Как только встал снова Витюшка, да к лунной дорожке потопал, так Зара пучок травы зажгла, а как зачадила та, принялась вокруг мальчишки обходить, заговор читать, да травой со всех сторон обмахивать. Только Зара закончила, Витюшка так и рухнул матери на руки.

– Ну, всё, – сказала Зара, – Сняла я проклятие. Больше не станет Витюшка ходить. Простила ли ты Серафиму?

– Простила, – отвечает Алевтина, – Ведь мы всю жизнь дружим, обе вдовые, и сынки наши, что братья растут, она хорошая бабёнка-то, не со зла она сказанула такое. В сердцах просто.

– Вот и ладно, – кивнула Зара, – Дружите да помните, что за языком следить надо, иначе не ровен час, в такую чехарду попасть можно, что мало не покажется. На всю жизнь можно себе горе накликать.

Витюшка и правда перестал после того раза по ночам ходить. Серафима на другой день прибежала, у Витюшки прощения просила, обнимала его, да рубашку новую подарила:

– На, сынок, носи на здоровье, да на меня зла не держи, будьте с Васяткой дружными да здоровыми, а большего нам, матерям, и не надо.

Глава 43. Жизнь приобретает краски и наполняется новым смыслом

Побежали вереницей дни. Зара ухаживала за Игорем, лечила его, кормила, а по вечерам, когда Лисёнок уже засыпала в своей кроватке, приходила к нему в комнату с двумя чашками травяного чая, садилась рядышком на стул, и они вели неспешную беседу. Точнее вела её Зара, а Игорь слушал её, не сводя с молодой, красивой женщины глаз. Зара рассказывала, как прошёл день, кто приходил к ней сегодня за помощью, радовалась маленьким победам Лисёнка, её новым знаниям, рисовала словами погоду за окном, их деревню и саму избу, ведь Игорь не мог вставать с постели и по сути даже не видел дома, в котором сейчас находился. Но, благодаря этим вечерним беседам, он не только не чувствовал себя каким-то ущербным, но и казалось ему, что он знает эту деревеньку, как свою родную. Будто с самого раннего детства приезжал он сюда к бабушке, погостить на лето, и облазил мальчишкой все её просторы вдоль и поперёк.

Вставали перед его глазами деревянные аккуратные домишки с палисадами, вишни в садах, невысокие кусты крыжовника вдоль забора, малина в тенистом уголке сада, колодец, у которого собирались посплетничать бабы, и деревенский магазинчик с нехитрым скарбом. Видел он курчавые белые облака на голубом небе, что плывут над домишками куда-то за лес в далёкую даль. Видел золотые поля, колышущиеся под ветром, словно волны на море, видел пёстрые луга с пахучими горькими травами, и пчёл, что лениво жужжат над этим разноцветьем в жаркий полдень, реку под обрывом и самую сладкую на свете и душистую землянику, что растёт под кривой сосной в тенёчке, там, где уже очень много лет большой серый камень-валун лежит, весь поросший мхом.

Видел он морозный зимний вечер, когда на густо-синем небе сияет яркий рогатый месяц, и играют звёзды, а внизу, на земле, над крышами домов, вьётся, бежит ленточкой в небо дымок из печных труб. Видел ребятишек, что с громким