Перед самым огнищем Овсянка убежала вперед – рассказать Ольховикам, какая чудесная гостья к ним пожаловала. Заревник задержался: ему на огнище идти не хотелось. Он не знал, рассказала ли Смеяна кому-нибудь о его позоре, и боялся оказаться посмешищем.

– Вон там. – Выйдя к опушке перелеска, Заревник указал чародейке на тын Ольховиков. – И еще, знаешь, матушка…

– Что, сын мой? – ласково спросила Звенила.

Заревник опустил голову, помялся. Ему было неловко признаваться, но в то же время хотелось попытать счастья: а вдруг эта чудесная женщина сумеет помочь его сердечной печали? Ибо бессовестная желтоглазая егоза, отвергнувшая его и выбравшая чернявого холопа, казалась Заревнику все такой же красивой и желанной. Избавившись от тоски и досады, он тут же догадался, что куркутинский холоп сглазил и Смеяну, заморочил ее и дурной ворожбой привлек к себе ее любовь. Обида сменилась гневом, Заревник готов был кликнуть клич и поднять родичей против злобного чужака. Но в мягкой уверенности женщины-берегини было столько силы, что Заревник верил: она справится со злобным чужаком лучше, чем десяток мужчин с топорами и рогатинами.

– Там, ты его найдешь, – неловко пробормотал Заревник, не поднимая глаз на Звенилу и не чувствуя ее острого, проницательно-выжидающего взгляда.

Чародейка с тревогой ждала продолжения и с трудом сохраняла внешнее спокойствие. Раз уж она застала Баяна живым, то дать ему погибнуть означало погубить и себя саму, окончательно убить доверие Держимира. А если Баяна назовут «черным глазом», то спасти его от смерти будет почти невозможно.

– Там с ним одна девка ходит, – запинаясь, продолжал Заревник. – Рыжая такая, глаза как янтарь. Он и ее, как видно, приворожил. Ты бы, матушка, помогла ей. Отними у нее…

– Я понимаю тебя, – мягко сказала Звенила.

Глядя в смущенное лицо Заревника, она старалась подавить усмешку. Слова парня ничуть ее не удивили. Несмотря на чудную внешность, веселый и горячий брат Держимира сумел и в Прямичеве «приворожить» немало девушек.

– Я возьму у нее любовь к нему. Хочешь, передам тебе?

Заревник вскинул на нее глаза, и взгляд их горел таким благоговением, что Звенила чуть было не устыдилась. Отнять любовь она могла, а передать – нет. Но чувства речевинских парней и девушек ее не занимали. Ей было нужно одно – найти Баяна и живым вывести его за Истир. Озвень с пятью отроками ждал ее в густых зарослях на берегу, и еще два десятка укрывалось за Истиром, готовые плыть через реку по первому знаку. Озвеню во что бы то ни стало нужно было оправдаться, и он готов был ради этого хоть спалить все речевинские роды над Истиром.

Ласковым кивком простившись с Заревником, Звенила неспешно пошла в ворота огнища. Ее не заботило, что она скажет хозяевам. Разве мало служительниц Макоши ходит по огнищам, от одного рода к другому, помогая лечебными травами, снимая сглазы, не обращая внимания на границы племен? Все говорлинские племена – единый народ, почитающий одних и тех же богов.

* * *

– Макошь будь с тобой, кума! Не знаю я ничего, и не говори! – Бабка Гладина отмахивалась обеими руками, не желая даже слушать Овсянку.

– Да как так – не знаешь? – недоумевала Перепелиха. – Был же у вас такой холоп, черный весь, вы его еще Грачом кликали. Был или нет?

– Может, и был, а я знать ничего не знаю! Прости – корова у меня…

Бабка Гладина устремилась в хлев, а Овсянка изумленно развела руками.

– Пойдем у Варовита спросим, – сказала она Звениле. – Уж у него-то авось память не отшибло! Был же у них такой холоп, не примерещилось же нам всем! Я сама его сколько раз видела! И все со Смеянкой!

Но и у Варовита две гостьи добились немного толку. Старейшина, правда, не притворялся, что у него отшибло память и он не помнит никакого холопа, но разговаривать об этом явно не хотел.

– Ну, может, был такой холоп… – неохотно говорил он, отводя глаза и хмурясь. – Да только что-то мы его давно не видали…

– Послушай, добрый человек! – принялась убеждать Звенила. – Он вам много вреда сделает!

Ровная мягкая улыбка дорого ей стоила: ее колотила дрожь, даже подвески звенели. Почему они не хотят говорить о нем? Где он? Что они с ним сделали? Тревога томила и мучила Звенилу, как зубная боль.

– Сына моего он сглазил! – горячо подхватила Овсянка, почти перебив ведунью. – Ты бы его видел, дед! Не ел, не пил, на белый свет не глядел! Уж мы его и водой, и словом, и кнутом – ничего не могло сглаза снять! Вот, Макоши спасибо, мудрая женщина нам помогла парня избавить! – Овсянка размашисто поклонилась Звениле и снова напала на Варовита. – И как вы не боитесь его на огнище у себя держать! Хоть он парень и здоровый, а все же зря! Перепортит он вам всех женщин, всех детей, всю скотину! Гоните его подальше!

– Да уж нет его у нас! – с досадой повторял Варовит. – И не знаю я, где он, и знать не хочу!

– Да не мог ведь он от вас уйти! – воскликнула упрямая Овсянка. – Ваши же бабы рассказывали – Велем на него такой науз наложил, что он с вашей земли нипочем не уйдет!

Варовит досадливо вздохнул, кляня болтливых баб. А Звенила встрепенулась: так вот почему Баян не мог уйти сам! Но куда же они его дели?

– Ты, дед, смотри! – начиная сердиться, пригрозила Овсянка. – Я ведь молчать не буду, нашим мужикам скажу! И Мякине скажу! Вам, может, серебра хочется, а нам не надо, чтобы он нам всех детей перепортил! Не знаешь, где он, – так наши сами придут поищут!

– Да ты что, кума! – рассердился Варовит. – Полудянка тебе голову закружила! Да разве стал бы я дурного человека у себя прятать! У меня, чай, тоже дети есть, я из ума не выжил! Был он, говорю тебе, да нету! Не знаю я, куда его Смеянка задевала!

– Так ты у Смеянки-то и спроси! – напористо подсказала Овсянка. – И вот что я тебе скажу, дед: кабы эта девка была моя, я бы ей водиться с холопом черным не дала бы! Она у вас и так непутевая, а он еще и ее сглазит – совсем пропадет! Вот как мой Заревник едва не пропал…

– Так говоришь, матушка, сняла ты с Заревника порчу? – спросила бабка Гладина.

Из хлева она вернулась удивительно быстро, не в силах оставаться в стороне от такого важного дела.

Овсянка принялась снова рассказывать об избавлении Заревника, а Звенила незаметно оглядывалась вокруг. С каждым мгновением чувство тревоги становилось острее, Звенила незаметно покусывала губы и сжимала пальцы, чтобы не дрожали. Она чуяла след знакомого духа, знала, что Байан-А-Тан где-то близко. Его образ она смутно угадывала в мыслях и этого старика, и его неразговорчивой