или папоротникова цвета с золотыми искрами она не видела и даже не ждала увидеть. Для поиска волшебных трав нужны душевная чистота, покой, внимательная сосредоточенность. Сама душа человека должна стать той тихой рекой, по которой все травы поплывут в одну сторону, а волшебная – в другую. Так Смеяна искала целебные травы, когда сама не знала, что именно ей нужно. Она звала, и травы отзывались сами. Но сейчас в ее душе не было покоя: в ней бурлило слишком много разных чувств. И сам Грач, держащий ее за руку, вовсе не помогал обрести невозмутимость. Он был слишком бурным и горячим, чтобы восприимчивое существо Смеяны могло остаться равнодушным; ему грозили разом князь Велемог и красноборский торг, она боялась за него и хотела дать ему свободу с такой силой, словно от этого зависела ее собственная жизнь.

Они вышли из березняка прямо к серому камню. Это была межа: луговину позади камня косил род Особничей. Смеяна остановилась возле белеющего в сумерках камня, держа руку Грача и прислушиваясь к чему-то внутри себя. Грач тоже кое-что слышал, но его чувства были гораздо проще и яснее. Кинув вопросительный взгляд в лицо Смеяне, он хотел ее обнять, но она резко оттолкнула его с движением досады: не мешай! Ее горячая дрожь рождена была вовсе не телесным влечением. В эту ночь, одну из волшебных ночей расцвета земли, в Смеяне расцветал дивный цветок – такой же, как она сама. Неведомая дикая сила, которую она уже не раз в себе ощущала, поднималась все выше, кипела, наполняла каждую частичку ее существа. Какая разрыв-трава, зачем?

Ни слова не сказав, Смеяна подняла подол рубахи Грача, нашла тонкий ремешок науза, наклонилась и вцепилась в него зубами. И береста поддалась. Смеяна ощутила, как лопнул под нажимом ее зубов краешек ремешка, и она чуть не завизжала от радости, но сдержалась, боясь разомкнуть зубы.

– Что ты делаешь? – изумленно спросил Грач и тоже замолчал.

Его невидимые оковы внезапно ослабли, и он затаил дыхание, не смея поверить в такое счастливое чудо.

А Смеяна грызла и грызла, как бобер точит осину, как лисица в смертельной ярости грызет лапу, попавшую в капкан. Тонкие слои бересты поддавались, лопались, предчувствие близкого успеха гнало Смеяну вперед. Еще один нажим – и ремешок лопнул, повис и соскользнул бы на землю, если бы она его не подхватила. С ремешком в руках, на котором болтались бесполезные отныне девять узелков, Смеяна разогнулась и восхищенно посмотрела на Грача. Глаза ее в темноте горели желтым огнем.

Грач смотрел то ей в лицо, то на ремешок в ее руках, растерянно потирая ладонями свой бок. На коже его остался красноватый след, натертый наузом, но этот же след говорил и о том, что теперь он свободен.

– Иди! Иди! – задыхаясь от волнения, прошептала Смеяна и взмахнула рукой с ремешком, показывая в луговину за серым камнем.

Как во сне, Грач шагнул в луговину, прошел пять, десять шагов. Трава мягко шелестела под его ногами, но не держала, как раньше. Смеяна следила за тем, как он идет, словно за невиданным дивом, и все внутри нее пело: «Получилось! Получилось!» Никто не удержит солнце, ветер, не запретит траве расти, а птицам – летать. Никто не запретит человеку идти, куда ему вздумается. Не боги – только сам себя он делает несвободным.

Опомнившись, Смеяна взмахнула руками, бросила на землю науз и побежала догонять Грача. Счастливый смех рвался из ее груди, ей хотелось визжать от радости, чтобы небо, земля, вода услышали ее, подивились ее силе и порадовались вместе с ней.

Грач повернулся и тоже засмеялся, протянул к ней руки; Смеяна с разбега прыгнула ему на шею, и он вихрем закружил ее по луговине. Смеяна хохотала, а Грач порывисто целовал ее лицо, шею, волосы, не находя слов для выражения своего изумления, восторга и благодарности. Он знал, что Велемов науз – не пустяк, и воля, подаренная ему этой странной желтоглазой девушкой, для него была дороже жизни.

– Пусти! Пусти! – Чуть опомнившись, Смеяна вырвалась из его рук, кое-как пригладила волосы, но счастливая улыбка не сходила с ее лица.

Теперь она снова стала похожа на себя, на прежнюю, начавшую смеяться раньше, чем говорить, но сейчас она казалась по-настоящему красивой.

– Я же говорил – ты сможешь! – восхищенно восклицал Грач, держа ее за плечи и потряхивая. – Ты сможешь! Ты мне теперь что вторая мать! Ты мне мою жизнь вернула! Я теперь как тот конь – только позови меня, я из-под земли выскочу, с того света приду, если тебе понадоблюсь!

– Ты теперь свою дорогу помни! Пойдем, я знаю, где Кудрявец свой маленький челнок прячет, отсюда всего ничего, – заторопилась Смеяна. – А на том берегу ты и сам не пропадешь. Пусть теперь Заревник хоть самому князю челом бьет!

В прибрежном ольховнике они без труда отыскали долбленку с парой весел и столкнули ее в воду. Широкий Истир мягко блестел под луной и казался таинственной дорогой, идущей не только с юга на север, но и из земного мира в Надвечный.

– А там-то, на вашем берегу, до Прямичева далеко? – спросила Смеяна.

– Там-то что! – Грач махнул рукой. – Еще до утру буду в Трехдубье, в нашем становище, а там мне и коня дадут, и всего… Я вот что подумал. А ты-то как? Тебе-то за меня ничего не… – озабоченно начал Грач.

Но Смеяна махнула рукой:

– Да что мне будет? Кто же меня тронет? Они же все знают, что я удачу приношу! Какую корову поглажу, та двух телят зараз приносит. Я им скажу, что ты был злой дух, а я тебя прогнала!

Она насмешливо фыркнула, вообразив вытянутые лица родни.

Но Грач не засмеялся в ответ, а положил руки ей на плечи и заглянул в лицо. И Смеяна вдруг поняла, что ей трудно расстаться с ним. За эти дни она привязалась к нему больше, чем к братьям.

– Это правда, и даже больше, – тихо заговорил Грач. – Ты не просто удача, ты – счастье! Даже тот бычок из березняка это понял. А мне тебя боги послали. Пойдем со мной.

Смеяна изумленно раскрыла глаза. Такого она не ждала.

– Послушай, – продолжал Грач. – Держимир любит меня больше, чем иные любят родных братьев. Я не обижен ни местом на пиру, ни долей в добыче и в дани. Ты будешь жить не хуже княгини, тебе не придется больше поить скотину и полоть репу. Не могу пообещать, что у меня не будет других жен, но клянусь Перуном – я никогда не обижу тебя.

Смеяна молчала, не зная, что ответить. Ей было трудно смириться с мыслью, что