нигде у него нет пристанища и ничем он не отличается от дикого животного.

Якуб закрыл глаза, свернулся калачиком и очень старался не быть.

Ему мерещилось, будто над ним танцуют черти – тот жирный с козлиными рогами и тот красивый с оленьими. Якуб не мог пошевелиться, он мог только смотреть и думать, что так оно и есть: всю жизнь у него над головой пляшут черти, он проклят и ни на что не способен. Но вот сквозь сон что-то зашуршало в зарослях, и из буковой чащи вынырнул Бог или кто-то очень похожий на него. У него была борода, красная рожа и рога, как у старого бугая, и ехал он на большой черной козе. Он щелкнул своей божественной пастью – и черти разлетелись, как листья по ветру, а затем он приблизился к Якубу.

Шела почувствовал, как кто-то его трясет. Он очнулся и увидел над собой бородатую красную рожу.

– Не спи. Тебе нельзя спать. Тебе нельзя убегать. Вставай, Куба.

Это был не Бог, а Плохой Человек, на Бога ни капельки не похожий, хотя он и вел козу на веревке. Коза не обращала на Якуба внимания, полностью поглощенная поеданием лесной полевицы.

Парень, все еще ошеломленный сном, долго не мог прийти в себя, поэтому Плохой Человек подсунул ему баклажку со своим лучшим самогоном. Глоток за глотком, глоток за глотком, Якуб так и пил бы до беспамятства, но старик вырвал у него из рук бутыль.

– Довольно. Так ты все выпьешь. Нужно быть трезвым, чтобы пить. Пойдем, нам нужно кое-кого проводить.

Якуб отрезвел, только когда они пришли в скит Плохого Человека. Внутри, в грязной, захламленной комнате, со сложенными на подоле руками ожидала женщина – немолодая, нестарая, хорошенькая.

– Добрый вечер, Агата. – Плохой Человек улыбнулся; его красное лицо выглядело теперь довольно милым. – Ты готова?

– А разве можно быть к этому готовым? Я бы с удовольствием еще побродила по миру. У меня перестало ломить в спине, и ноги не опухают.

– Ты же знаешь, что нельзя. Тебя будут бояться.

– Некоторых надо бы напугать, – она залилась серебристым смехом и взглянула на Якуба как-то странно, словно немного кокетливо. Смех напоминал мелодию летнего дождя, играющего на листьях лопухов и садовых мальв. Якубу стало от него холодно и страшно. – Не бойся, я не буду преследовать тебя по ночам.

– Пора, Агата. – Плохой Человек открыл маленькую дверцу в задней части скита, которую Якуб раньше не замечал.

Повеяло вечерней прохладой, запахом шалфея и левкоя, в комнату влетел заблудившийся мотылек. Плохой Человек поклонился, приглашающим жестом указал на дверь и сгустившуюся за нею тьму. Агата смело перешла на другую сторону и исчезла.

Якуб не мог прийти в себя и не вышел из оцепенения даже тогда, когда Плохой Человек налил ему кружку чешского рома, неизвестно где добытого и припрятанного на черный день.

– Я не хотел, – выдохнул наконец Шеля.

– А кто сказал, что ты хотел? – Старик невесело улыбнулся. – Мало ли бед случается без охоты? Когда зло приходит в движение, оно катится по миру и всех мажет грязью, а тот, кто выпачкался, толкает его дальше. Кто знает, жертвой какого зла стала Агата: твоего ли, или зла деревенских крестьян, или ведьминого, или, может, иного, более внушительного зла.

– И Славу тоже… вы проводили?

– А это не твое дело, Куба. Пути ведьм темны и запутаны. Они совершенно не схожи с путями, по которым ходят обычные люди вроде нас с тобой. Между нами говоря, я не думаю, что на этих ведьминых тропах можно найти что-либо хорошее или хотя бы достойное внимания. Давай выпьем. Неужели ты со мной не выпьешь?

Эту ночь Якуб провел в хлеву Плохого Человека, закопавшись в душистое сено. Сначала он думал отправиться на пепелище, поискать тело Славы или признаки того, что ей удалось спастись. Однако он остался на месте – не потому, что боялся ночного леса, ведь пребывание у отшельницы приучило его к темноте. Нет. Тонкий месяц перед новолунием давал слишком мало света. Пытаясь найти Славу на ощупь, юноша мог затоптать важные следы.

Остаток ночи Шеля пережевывал жесткие, горькие мысли, пытаясь обнаружить корень зла, что привел его к нынешнему состоянию – к нищете и отсутствию пристанища. Якуб смотрел на свою жизнь, счищая с нее все новые слои бед, как чистят капусту или лук. Он пытался добраться до места, где все имело еще какой-то смысл. Такого места он не находил, но вся отслаивающаяся, иссохшая шелуха обид вела его мыслями к личности ясновельможного Викторина Богуша. Именно Богуш увел у Якуба Мальву, именно он довел до смерти Старого Мышку, именно он лишил Шелю единственного счастья, которое у него было. Богуш, да.

Черная коза всю ночь лизала его грязные ноги и не давала спать.

Еще до рассвета, невыспавшийся и раздраженный, Якуб помчался на пепелище. Он быстро обыскал место, нервно поглядывая через плечо, словно боясь, что старая Агата неожиданно вернется из загробного мира. Следов Славы не было. Якуб уже готов был сдаться и вернуться, когда увидел огромного черного полоза с желтыми пятнами на висках, выползающего из-под остатков печи. Он мог бы проглотить Якуба сразу, если б пожелал, но, видно, не хотел, а потому отполз в высокую траву.

Шеля никогда прежде не видел такого огромного змея. Хотя нет, сейчас… воспоминание, странное воспоминание вспыхнуло в глубине его памяти, там, где хранятся сны и события, о которых не хочется вспоминать. Поросшая мхом поляна в карпатском лесу. Мелькающие птички-крапивники. Змеи. Гигантские древние змеи, рассказывающие о сердце короля.

Якуб, как в трансе, принялся разгребать пепел в том месте, откуда появилась большая рептилия. Вскоре он докопался до низкого проема в задней стенке печи, увенчанного аркой из почерневшего кирпича. Вниз вела крутая лестница. Шеля скользнул по ней, помогая себе руками. Вскоре его охватила полная темнота.

– Слава? – осторожно позвал он. Не было эха, голос терялся во влажной духоте подвала.

Лестница, казалось, не имела конца, поэтому Якуб выбрался обратно наверх. Возбужденный, он помчался в скит Плохого человека. Значит, был шанс, что Слава выжила на пожаре.

Отшельника он застал погруженным в молитву, ибо это было время для Ангела Господня. Якуб присел на пороге и принялся нетерпеливо постукивать ногой. Ему казалось, что Плохой Человек намеренно затягивает молитвы, чтобы сделать ему назло. Не помог и расхаживавший перед хижиной черный петух, который то и дело пялился на юношу то одним желтым глазом, то другим. Шеля швырнул в него камнем, но кур в последний