Шрифт:
Закладка:
— Он, конечно, сукин сын… Но он наш сукин сын… — медленно проговорил Гюнтер, глядя на всё так же молчаливо сидевшего в углу Рауха.
— Да, верно вы сказали, командир, так и есть! — согласился Брайтшнайдер, услышавший эту фразу. — Если вы его оставите в отряде то, уверен, получите самого преданного из преданных солдат! Не ломайте ему судьбу из-за однажды совершённой ошибки!
«А так же не ломайте свою и нашу судьбу!» — мысленно добавил Шольке невысказанное своим заместителем.
Голова болела по-прежнему и Гюнтер, чувствуя себя абсолютно разбитым, молча протянул Бруно руку. Тот, без слов его поняв, снова отстегнул свою фляжку и отдал ему. Без всяких сомнений оберштурмфюрер несколькими глубокими глотками допил весь шнапс который там был, не обращая внимания на разом погрустневшего подчинённого. Может, принять первитин? Но передумал.
«Мне нужен отдых! — подумал он, отдавая пустую посудину обратно хозяину. — Нам всем нужен отдых… Иначе такие вот случаи будут повторяться и повторяться. Люди не выдерживают напряжения непрерывных боёв и лишь вопрос времени когда сорвётся кто-то ещё. Сегодня Раух и я… А завтра или послезавтра?»
Что ж, как не хотелось ему лечь на диван и закрыть глаза, надо было решать новые проблемы и воевать дальше. Но прежде всего закончить всё это проклятое, дурно пахнущее дерьмо. Подавив стон Гюнтер нехотя встал на ноги и подошёл к огнемётчику, который словно превратился в сидящую, съёжившуюся статую.
Остановившись прямо перед ним Шольке сказал:
— Роттенфюрер, встать! Смирно!
Вот она, сила приказа и армейских рефлексов, вбитых буквально в подкорку военнослужащего войск СС! Несмотря на всё своё явно угнетённое состояние Адальберт Раух тут же поднял и голову и, пусть с трудом, но сумел быстро встать. Он возвышался над Гюнтером почти на полголовы, не говоря уже о ширине плеч, но сейчас имел вид сильно провинившегося подростка, смиренно ждущего как его накажет отец или старший брат.
Лицо огнемётчика опухло из-за множества пропущенных от Гюнтера ударов, глаза безжизненно смотрели вниз, руки безвольно висели. Из него вообще как будто вынули стержень, который раньше составлял опору существования Рауха. От этого Шольке охватили смешанные чувства сочувствия и раздражения. Вот же сукин сын! По идее, надо бы его арестовать или хотя бы просто перевести куда-то в другое подразделение за то что он сотворил и подставил командира, но… жалко засранца. Да и те вполне логичные соображения, которыми завалил его Бруно, не стоило сбрасывать со счетов.
— Ты понимаешь что сделал? — спросил Гюнтер, чувствуя как за его спиной подошёл Брайтшнайдер.
— Да… — глухо ответил «Сосиска», упорно не глядя на него.
— Как думаешь, что теперь тебя ждёт? — снова поинтересовался он, глядя подчинённому в опухшее лицо.
— Не знаю… трибунал… или расстрел… — чуть пожал тот плечами. — Мне уже всё равно, оберштурмфюрер. Поступайте как вам угодно, я всё приму как положено солдату… Раз виноват значит буду отвечать. Теперь уже плевать…
Шольке помолчал а потом задал неожиданный даже для самого себя вопрос:
— Тебе стало легче после того что ты натворил?
Его слова, казалось, удивили гиганта и он поднял голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Огнемётчик, было видно, пытался понять своё состояние, но вот какой ответ пришёл в голову?
— Не знаю… — снова повторил Раух. — В тот момент… как будто это был не я а кто-то другой… Простите, командир… я только сейчас понял что вас подставил… Но вы не виноваты, я скажу что пытались меня остановить… да так всё и было… я всё возьму на себя. Знаю, что поступил неправильно, мать бы не одобрила если узнала… Просто… я очень любил Карла… — он окончательно смешался и замолк.
Бруно за спиной фыркнул и Гюнтер понял почему. В трибунале попытки «Сосиски» взять всю вину на себя не помогут оберштурмфюреру остаться чистым. Всё равно его накажут, как командира не способного контролировать действия своего личного состава. А значит, сделают выводы, которые будут явно негативными для карьеры Шольке.
— Я принял решение, Раух. Ты не будешь выдан фельджандармерии СС. И, стало быть, не пойдёшь под трибунал… — Гюнтер говорил спокойно, но огнемётчик, кажется, затаил дыхание, не веря тому что слышит. — Твои товарищи убедили меня что ты просто сорвался… да я и сам это понял. И попросили дать тебе ещё один шанс исправиться. Искупить свою вину. И поскольку я всегда говорил что мы здесь как братья, то отказываться от своих слов не собираюсь. Возможно, когда-нибудь я пожалею о своей доброте, но… пленных всё равно уже не вернуть, так что… продолжай нести службу, штурмманн! И помни — ты теперь нам обязан до конца жизни! Ещё раз сделаешь нечто подобное — расстреляю лично! А потом напишу твоей матери и расскажу ей всё как было! Свободен! Бруно, потом проинструктируй его!
Бывший роттенфюрер с расширенными глазами открыл рот, чтобы наверняка что-то спросить, но стоящий сзади Шольке Брайтшнайдер заревел раненым бегемотом:
— Штурмманн Раух, смирно!!! Кругом!!! Из квартиры шагом марш!!! — и тут же добавил, видя как ошеломлённый неожиданной милостью командира гигант едва ли не бегом ринулся к выходу: — Стоять! Оружие взять!
Пониженный в звании но на глазах оживший подчинённый суетливо напялил на себя баллон со смесью, прицепил на пояс раструб, подхватил в руки пулемёт и прогрохотал к выходу, видимо, опасаясь что Гюнтер передумает в последний момент.
— Спасибо, командир! — взгляд Брайтшнайдера, устремлённый ему в лицо, выражал искреннюю благодарность и… радость? — Не только от себя лично но и от лица Эриха! Раух ведь стал для него как бы старшим братом… Большим, сильным и заботливым! Теперь, оберштурмфюрер, в отряде есть не один а сразу три подчинённых которые пойдут ради вас на всё… Абсолютно на всё! — последнюю фразу Бруно произнёс с упором, словно желая донести до Гюнтера некий её скрытый смысл.
Шольке всё равно не понял что именно собирался выразить Бруно, но красноречивые слова гауптшарфюрера запали ему в память. И, если уж на то пошло, слышать это было довольно приятно… Как будто Раух, Брайтшнайдер и Ханке стали ему чуть ближе остальных. Да уж, кажется их боевое братство
