Точные условия соглашения, однако, неизвестны, так как до наших дней не сохранилось, что симптоматично, ни одной материальной копии. Считается, что после смерти Уильяма Пенна его сыновья уничтожили оригинальный документ, условия которого не соответствовали, по их мнению, интересам Пенсильвании и самому духу времени. Вместо сожженного подлинника наследникам Таманенда предъявили подделку, согласно которой англичанам передавались земли протяженностью в «полтора дня пути» на запад от действовавших при Пенне-старшем границ Пенсильвании.

Под сильным давлением и угрозой применения силы вождям ленапе пришлось согласиться с «вновь открывшимися обстоятельствами». Но Пенны решили выжать из ситуации всю возможную выгоду – для определения новой границы они привлекли трех самых быстрых и выносливых скороходов колонии, которые до конца установленного срока успели углубиться в индейские владения на сто с лишним километров. Потомки Таманенда и жаловались на откровенное мошенничество, и пытались впоследствии оспорить результаты в суде молодых Соединенных Штатов – все напрасно. Уловки наследников Пенна всего лишь отвечали изменившейся парадигме отношения колонистов к аборигенам. Начало традиции захвата индейских земель было положено.

«Земля – это поместье, дарованное человеку Господом. Но большая часть ее заселена и беззаконно узурпирована дикими животными и неразумными существами, или грубыми дикарями, которые по причине своего безбожного невежества и богохульственного дьяволопоклонства хуже самых диких и свирепых животных», – с предельной ясностью еще в XVII веке обосновывал притязания колонистов на владения аборигенов Роберт Грей, ярый адепт дегуманизации индейцев.

Его слова стали предтечей одного из двух главных принципов[159], определявших политику европейских поселенцев в Новом Свете – так называемой Доктрины открытия. В 1755 году в Иллинойсе некий Томас Джонсон купил землю у местного племени. После его смерти участок перешел по наследству его детям, которые владели им, пока в 1818 году эта же земля не была продана Конгрессом Уильяму Макинтошу. Возник спор, за которым последовало судебное разбирательство. Неожиданно для детей Джонсона суд принял сторону ответчика, поскольку у Конгресса, с точки зрения американской Фемиды, было явно больше прав торговать американской землей, чем у местных коренных жителей.

Так в 1823 году мелкий спор двух землевладельцев поставил перед Верховным судом Соединенных Штатов почти философский вопрос: признавать ли за индейскими племенами право торговать территориями, на которых они проживали до начала колонизации континента европейцами? В итоге судья Маршалл постановил, что в силу своей «нецивилизованности» коренные американцы не могут считаться собственниками земель, на которых им посчастливилось временно обитать, а значит, любая земельная сделка с их участием автоматически является незаконной. Подлинные же права на владение землей принадлежат, согласно решению Маршалла, цивилизованному правительству, чьи подданные эту землю открыли. В следующие десятилетия вердикт Верховного суда спровоцировал великое множество споров и породил целую волну юридических спекуляций. Например, положение, что отнятые у «дикарей» территории считаются не «завоеванными» – ведь завоевать можно только другое государство, – а «открытыми».

Удобное решение проблемы статуса изъятых у индейцев земель, впрочем, не урегулировало вопрос статуса самих коренных народов. Неопределенность властей США в позиционировании аборигенов нашла свое отражение даже в Конституции Соединенных Штатов. Так, третий параграф восьмого раздела первой статьи основного закона США оговаривает право Конгресса регулировать внешнюю торговлю с «иностранными нациями», внутреннюю – «между штатами» и, отдельно, торговые отношения «с индейскими племенами». Иными словами, Конгресс не относил коренное население ни к числу собственных граждан, ни выделял их в самостоятельную нацию…

Эволюция политики центральных органов власти молодой республики по «индейскому вопросу» в целом повторяла вектор развития отношений с аборигенами Тринадцати колоний – от декларативного или даже временами искреннего дружелюбия к неприкрытой агрессии и «праву сильного».

Так, первый президент США Джордж Вашингтон в начале своего правления объявил, что справедливая политика в отношении индейцев станет одним из его высших приоритетов: «С индейцами неизменно будут хорошо обращаться. Их земли и собственность не подвергнутся изъятию без их согласия. Индейцев не побеспокоят в их базовых правах, кроме как в случае справедливых войн, узаконенных Конгрессом. Справедливые и человечные законы будут пресекать несправедливости и хранить мир и дружбу между нами».

В соответствии с провозглашенным курсом «чести и доброй воли» президент Вашингтон и военный секретарь Генри Нокс утвердили в 1796 году Закон о торговле и взаимоотношениях с индейцами, положения которого регламентировали допустимые формы взаимодействия и условия будущих соглашений с коренными народами. Однако реальную повестку дня, в нарушение всех достигнутых новой властью договоренностей с племенами, определяли отнюдь не распоряжения правительства, а местечковые интересы законодательных собраний конкретных штатов[160] и, что гораздо хуже, деятельность не подконтрольных вообще никому групп самовольных переселенцев на зарезервированных за аборигенами землях. «Я полагаю, что едва ли что-нибудь, кроме Великой Китайской стены или линейных войск, сможет сдержать вторжение поселенцев на западные границы», – с досадой писал Вашингтон.

Напрасно Генри Нокс упрекал власти на местах в преступном провоцировании индейцев и предупреждал о грядущем новом витке силового противостояния с племенами – остановить массовое вторжение отдельных колонистов на запад ему было не под силу. В письме к Вашингтону Нокс сокрушался о грядущем истреблении индейцев. «В самых густонаселенных районах страны некоторые племена уже вымерли, и если не изменить подхода, – писал он, – то через короткое время индейцев по эту сторону Миссисипи можно будет встретить только на страницах исторических книг».

Сменивший Джорджа Вашингтона на посту президента США Джон Адамс в целом придерживался линии предшественника в отношении коренных народов Америки. Однако, не обладая авторитетом бывшего главнокомандующего и спасителя нации, Адамс имел еще меньше возможностей для претворения в жизнь политики умиротворения. Молодая республика была в то время очень далека от политического или хотя бы административного единства – государственный аппарат напоминал лоскутное одеяло, которое каждый из субъектов тянул на себя. Поэтому неудивительно, что на деле непопулярные распоряжения правительства исполнялись лишь номинально или же и вовсе саботировались. Так, глава комиссии по делам индейцев Джеймс Дюэйн безо всякого стеснения сообщал в письмах, что лично для него «нестерпимы даже термины вроде “народ”, “шесть наций”, “конфедерация” и другие упоминания об их прежней независимости. Индейцам следует втолковать, что мы перестали считать их таковыми».

Многократно возросший приток эмигрантов – если в 1790 году население США составляло лишь около 4 млн человек, то к 1830 году численность жителей превысила 13 млн, – которым требовались новые территории для расселения, и череда резонансных пограничных столкновений с индейцами помогли гражданам США убедить самих себя в том, что политика умиротворения и терпимости по отношению к аборигенам с треском провалилась. Избранный в 1829 году президент Эндрю Джексон вполне соответствовал изменившемуся социальному заказу.

Бывший земельный спекулянт, работорговец, коррупционер и непримиримый ксенофоб, Джексон