– И все же, – сказала через плечо Саммер.

– Кэти была самой душевной из нас. И блестяще училась. Она помнила все, что читала. Если бы не она, я бы не сдала факультатив по астрономии. Мы с Холли занимались, а Кэти только ходила на лекции и сдавала экзамены на отлично.

– Я никогда не училась в колледже.

– Да ну?

– Нет, мама сразу засунула меня в рекламу. Реклама – денежное дело. Особенно если ее долго крутят. Я – та самая девчонка, которая нюхала кофе в рекламе «Фолджерс».

– Ты снималась в рекламе кофе «Фолджерс»?

– И жевательной резинки «Джуси Фрут», и «Джонсон Вакс», и «Тако Белл». Я так наелась тако, что теперь их на дух не выношу.

Мы прошли еще несколько шагов. Я испытывала облегчение от того, что с моей истории разговор переключился на ее. Я чувствовала, что приближаюсь к чему-то, но дотянуться не могу. Это было как застрявший в зубах попкорн – ковыряешь тут и там, и везде больно.

– Шоу-бизнес, однако. Должно быть, это было круто.

– Да, – без энтузиазма отозвалась она. – Круто.

Я ждала, думая, что она уточнит. Мы шли по полыни, над дорогой клубилось облако красной пыли. Я как раз собиралась заполнить паузу, когда она сказала:

– В шоу-бизнесе не бывает друзей. Только связи. Люди, которые умеют налаживать связи, и те, которые не умеют. Как только связи обрываются, все ваши так называемые друзья улетучиваются.

– А твой соведущий? Мэтт – так его зовут? Он ведь сейчас снимается в экранизациях комиксов? – Она топала по дорожке впереди меня и перекинула сумку с одного плеча на другое. – На вас посмотреть, вы были лучшими друзьями.

Саммер остановилась.

– Я была влюблена в него. – Солнце светило ей в спину, и выражения лица не было видно, да мне и не нужно было. Ее голос ослаб, но не оттого, что стал тише, а как будто следующие слова дались ей с трудом. – С лучшими друзьями тяжело. Кому, как не тебе, это знать.

Уязвимость Саммер, легкость, с которой она обронила эту болезненную часть истории, отозвались во мне восхищением ее открытостью, и вместе с тем мне было больно за нее. Мы стояли в ночи, и я услышала ее вздох.

У домика, в котором нам предстояло переночевать, были цементные стены и черепичная крыша. На каменистой подъездной дорожке стоял кемпер, вид у него был слегка осиротевший.

– Она нашла нас, – краешком рта произнесла Саммер. – Большой облом.

Бам, и юмористка Саммер вернулась.

– Облом?

– Запретить Холли спать с нами у нас не получится. Идея была хорошая, Сэм, но исполнение никудышное.

– Это была не моя идея. Я даже не знала об этих домиках.

– Ну не смеши меня.

Холли сидела, прижав к уху телефон, на единственном стуле, стоявшем перед домиком номер четыре. Рой мотыльков кружил в свете у нее над головой, но она, похоже, этого не замечала. Нас она тоже не видела. Я остановилась, не зная, как быть в контексте моих неловких опасений. Саммер, шедшая на несколько шагов впереди, выбросила руку назад и поволокла меня за собой.

– Я люблю тебя, Роузи, – говорила Холли. – Я скоро буду дома. Да.

Она кивнула, повесила трубку и вытерла глаза.

При звуках нежного голоса Холли, голоса, который я когда-то знала так хорошо, что-то похожее на любовь нахлынуло на меня. Я сопротивлялась Саммер, чтобы отсрочить то, что неизбежно должно было стать очередным трудным моментом с Холли, моментом, который раздавит тепло, которое я ощущала.

Мы взяли из автобуса остальные вещи, и Саммер поднялась на узкое крыльцо и положила руку на плечо Холли.

– Не стоит сидеть на жаре. В центре для посетителей сказали, что дверь не заперта.

Я попыталась установить зрительный контакт, но Холли отвела глаза, и моя усталость снова прошептала: «Зачем париться?»

В домике Холли рухнула на одну из двуспальных кроватей и распласталась на ней, как морская звезда. Саммер начала распаковываться на другой кровати. Я упала в мягкое кресло и прислонилась головой к крашеной бетонной стене.

– Хорошо, – сказала Холли, пялясь в потолок, – потребуем от ветеринара подробный план реабилитации Арахиса. Тогда мы сможем настоять на том, чтобы уехать раньше. Я проверю их устав. Не думаю, что они вправе его удерживать.

Холли нахмурилась, и между глазами у нее пролегла глубокая морщинка. В остальном ее лицо было настолько гладким, что морщинка выделялась очень рельефно.

В секундном порыве я подумала предложить, чтобы мы с Саммер справились без Холли. А она может лететь домой к Роузи. Это уменьшило бы конфликты на всех фронтах – с «Пристанищем» и между Холли и мной, а она вернулась бы домой к Роузи и Кэти.

Я отвергла эту мысли еще до того, как она полностью оформилась. Ясно, что, по убеждению Холли, это я уничтожила нашу дружбу. Что я как подруга в чем-то оказалась не на высоте, не защитила ее от Майка, не загладила свою вину. Она никак не могла поверить, что я руководствовалась чистыми мотивами, потому что на самом деле они были не совсем таковыми. Когда дело касалось конфликта, я всегда так действовала: примиряла, потворствовала и подчинялась. Мы с Холли должны были вместе добраться до финишной черты.

– И, в отличие от вас, девочки, мне нужно поесть. Пойду поищу что-нибудь на ужин, – сказала Холли.

На этих словах я закрыла глаза и провалилась в сон.

Когда я проснулась, спина затекла из-за садистского кресла, стояли сумерки, комната была пуста, и у меня возникло сильнейшее желание увидеть Арахиса. И соответственно, Кэти. На телефоне были сообщения от Мэдди.

МЭДДИ: Мам, не могу понять, любят меня дети или ненавидят

Ты где? Мне нужна помощь с письмом про стипендию

По прошествии времени другое сообщение:

Ты, вероятно, спишь, но Боулдер мне очень нравится. Можно я здесь поступлю в колледж?

И последнее сообщение, в котором говорилось:

Можно я возьму академический отпуск?

Каждое сообщение походило на нотную строчку из безумной песенки, приближающейся к крещендо. Я чувствовала неуверенность Мэдди в отношении детей, ее стремление к правильному будущему и неопределенность в том, какие решения приведут к нему. Я обдумывала ответ, но коротких, осмысленных фраз, которые могли бы ее успокоить или определить ее будущее, не было. А даже попытайся я, она бы либо разозлилась, либо уже перешла к другой насущной проблеме. Все это вызывало у меня обычное