оказалась у подножия горы. Лестница кончилась ничем. Вокруг возвышались деревья, подпирая верхушками плотный туман, а почти не хоженая тропинка, ведущая в темноту, заросла кустарником, колючками и вьюном. Сделала несколько шагов — от росы сразу вымокли брюки до колена. Все, конечно, говорило о том, что лучше бы вернуться, но мысль о подъеме не вдохновляла, да и рано совсем, когда мне еще выпадет возможность погулять в одиночестве.

Слишком тихо. Подозрительно тихо и темно. Может, до рассвета дальше, чем мне казалось? Может, часы мои врут? Где птицы, где цикады? А вдруг я попала в другое время? В другое измерение? Сверху казалось, что скалы-столбы растут чуть ли не вплотную друг к другу, но сколько я уже иду — никаких столбов, только лес.

Наконец хоть какой-то звук. Ручей! Но такой мелкий, такой заросший, что я его заметила, только когда наступила одной ногой в ледяную воду. Ну здрасте приехали.

Думаете, меня остановишь мокрой кроссовкой?

Я упрямо перешагнула через журчащее препятствие и потопала дальше вдоль ручейка. Куда-то же она ведет, эта тропа? Я не я буду, если не выясню.

Видите, иногда на меня находит. В колючках по пояс, с чавкающей кроссовкой, в темноте я упрямо топтала еле видную тропку. И вышла-таки на круглую поляну с крошечной желтой палаткой, на вид совершенно игрушечной.

О том, что обитателю она сильно мала, говорили торчавшие из незастегнутого полога ноги в шерстяных носках. Сквозь дырку в левом весело выглядывал большой палец. Под ноги был подстелен пакет.

Я стояла, пялилась и никак не могла сдвинуть себя с места, чтобы тихо ретироваться. Что-то не складывалось у меня в голове, что-то никак не отпускало. И вдруг мой мозг с опозданием понял, что именно. Меня ввела в ступор надпись на пакете по-русски: «Пятерочка».

— Мяу, — вдруг раздалось позади меня.

Я обернулась на знакомый звук. Ёшка!

— Кто сказал «мяу»? — спросила палатка мужским голосом.

Ноги втянулись, вместо них высунулась голова, довольно всклоченная. Молодой человек неопасно улыбался.

— Извините нас, — пролепетала я.

— Ой, вы говорите по-русски? — Он вылез наружу и встал во весь рост.

Как он поместился в этой палатке?

— Не может быть, — говорю. — Встретить русского туриста в китайских колючих зарослях.

— Не может быть. Встретить русскую девушку с кошкой в китайских колючих зарослях. Меня зовут Андрей.

Туманное утро наполнило сиреневым светом утыканный скалами природный котел, на дне которого мы пили чай, разогретый на газовой горелке. Я представила, как наверху через край этого котла растерянно перегибается Витя, выглядывая жену под пушистыми кронами бамбуков, и на миг почувствовала себя виноватой.

Ёшка, длинно вытянувшись, внюхивалась в недра палатки. Андрей отодвинул полог, приглашая ее внутрь.

— Мыши под утро теряют всякий стыд, — объяснил он. — Пусть шуганет. Такие гости — подарок небес.

— Смотрите, у Ёшки со стыдом тоже не очень, она может и сама найти, чем поживиться.

— Вряд ли. У меня из еды одна сухая лапша. Ее варить не надо, кипятком залил — и жуй. Газа для горелки осталось мало, а костер разводить днем нельзя, дым увидят. Здесь же запрещено палатки ставить. Заповедник. Так что вы меня не выдавайте.

— Сразу же побегу искать китайских полицейских. Правда, по-китайски я умею только здороваться.

— У меня познаний не многим больше. Но этого, как ни странно, хватает.

Андрей выудил из рюкзака очень мятый цивильный костюм, пристроил его на плечиках на ветку дерева, побрызгал водой.

— Пусть отвисает, — сказал он.

— Давно вы тут обитаете?

— Около года.

— И зимой? В палатке?

— Зима здесь очень мягкая, вокруг горы, сидишь на дне, как в норке, — ни ветра, ни мороза, снег иногда выпадет — красота. Когда сильно холодно было, я в монастыре ночевал. Неподалеку скрытый монастырь есть, маленький совсем, при нем три монаха. Один из них меня учит.

— Чему учит?

— Как лечить людей.

— Он врач? — спрашиваю.

— Он долго был отшельником. С юности собирал целебные травы, изучал способы врачевания. Я к нему в ученики попросился.

— И он согласился вас обучать? Он всех берет, кто захочет?

— Нет, — улыбнулся Андрей. — Сначала мы практиковали только цигун, тайцзи и медитацию, и он проверял меня по-всякому.

— Как, интересно? Расскажете? — Я не могла сдержать любопытства.

— Хвалил за успехи, например. Или ругал. И когда я перестал реагировать, он начал меня учить врачеванию.

— Почему?

— Понял, что я избавился от своего «я».

— Разве можно избавиться от «я»? Что же тогда останется?

— Это для простоты так говорят. Избавляться нужно от чувства собственной важности, значимости. Гордыни.

— А как он понял, что вы избавились?

— У меня перестал учащаться пульс от похвалы или критики.

— Он каждый раз подходил и слушал ваш пульс? — Я едва не рассмеялась.

— Ему не нужно для этого подходить, он чувствует и так.

Все это звучало крайне неправдоподобно, как будто молодой человек начитался легенд про китайских мастеров и придумал себе целую историю. Но он был совершенно серьезен, говорил словно бы нехотя, не надеясь на понимание, и я чувствовала, что, если позволю себе подшутить, он просто вежливо спровадит меня, не обидевшись и даже не огорчившись. Потому что мое мнение ему не важно.

А мне почему-то чем дальше, тем важнее было его мнение. Что он обо мне думает? Нравлюсь я ему, как он мне? Да нет, какой там. Я же обычная.

Тут кошка выскочила из палатки с мышью в зубах и с урчанием поволокла жертву в кусты.

— Удивительная вы личность, — вдруг сказал Андрей, вглядевшись в меня и словно просветив рентгеном до самого дна. — С кошкой путешествуете. По ночам бродите.

Пока я успокаивала сердце, вскинувшееся от похвалы дикой лошадкой, он сполоснул в ручье чашки. Потом сказал, поглядев на небо:

— Пора мне. Мастер не любит ждать. А топать прилично. Я бы устроился жить поближе к монастырю, но вода есть только здесь.

Как жаль! Я могла бы часами молча сидеть рядом с этим безмятежным человеком, прожившим год в палатке у подножия гор — с мышами, сухой лапшой и газовой горелкой. Я могла бы часами смотреть на живой гудящий бамбук и проявляющиеся из тумана слоновьи ноги каменных столбов.

Я представила, как он упруго идет по заросшей колючками сырой тропе, слушает цикад и улыбается своим мыслям, свободный, одичавший, избавленный от чувства значимости и даже причастности к тому городскому миру, который кажется мне теперь когда-то давным-давно просмотренным и полузабытым фильмом.

— Значит, это тропа в монастырь? — спросила я, оттягивая момент расставания.

— Да, в другую часть заповедника, скрытую от туристов. Там нет таких ухоженных бетонных дорожек, указателей на английском и лестниц. Не пытайтесь искать сами, заблудитесь — никто вас потом не найдет.

И тут я страшно захотела увидеться с этим монахом. Вдруг он скажет, как мне жить дальше и почему мы с Витей больше не дурачимся, не хохочем, не радуемся друг другу, а больше ворчим, оправдываемся и спорим? Неужели все, конец любви?

— А вы сможете нас туда завтра отвести? Меня и мужа? С ко­тами?

— Не знаю. Нет, вряд ли. Монастырь не случайно называют скрытым.

Я молчу, смотрю жалобно.

— Ладно, спрошу разрешение мастера, — сжалился Андрей. — У вас есть китайская симка?

— Да, вот номер. — Я протянула ему бумажку с длинным но­мером.

— Я позвоню, если получу одобрение.

— Спасибо, Андрей… Вы похожи на пришельца, — вдруг бряк­нула я и испугалась, что обидела.

Он засмеялся:

— Вы меня раскусили. Я и есть пришелец.

— Правда? Я вам верю, — с готовностью подхватила я игру.

Но взгляд его затуманила какая-то нешуточная мысль.

— Вы не представляете, какой он на самом деле, этот мир, — сказал он серьезно. — Большинству людей открыта лишь видимая его часть. Правда, Ёшка?

— Мяк, — вдруг ответила из кустов моя кошка, подпрыгнула и перевернулась в воздухе.

Мне до ужаса захотелось сделать то же самое, чтобы