друг с другом они ведут себя как сестры. Я и четыре мои товарки с того парохода стараемся держаться подальше от них, но это очень затруднительно, когда приходится месить глину в одной яме. Эти девицы делают свое дело так, словно развлекаются на занимательном аттракционе. Они перешучиваются между собой, порой разражаясь взрывами хохота, а иной раз начинают петь. Мне непонятны слова их дикарских песен, для меня все сливается во что-то вроде: «А-а-а, уггга! Чача-ча, йохххо! Эй, лей, фей! Акка, дикка, олло!» И при этом они принимаются двигать телами в одном ритме, задаваемом песней, ноги их быстро топчут коричневое месиво, на их лицах вспыхивают улыбки. И эти улыбки вызывают во мне злость... и изумление. А еще зависть. Да-да, зависть. Никогда я не могла бы подумать, что грубый физический труд может доставлять удовольствие. Ведь для меня он был унизительной пыткой...

Мои товарки косились на этих девиц со смешанным выражением презрения и удивления: все эти благочестивые леди, банкирши-плантаторши, рассуждали точно так же, как и я. Нас злило беззаботное веселье этих дикарок. А еще больше злило то, что сами мы были неспособны вот так же петь и танцевать в грязной яме... хотя никто из нас не признался бы в этом. Мы страдали. Наши изнеженные руки нещадно жгло солнце, делая их смуглыми, наши бедные ноги гудели, спина болела. Наши головы, обритые наголо, прикрывали косынки из грубой ткани... Мы были похожи на арестанток. И в собственных глазах мы были мученицами, несправедливо обиженными злой судьбой.

А по этим разнузданным девкам было видно, что они считают себя счастливицами... И мы бросали на них полные ненависти взгляды, словно желая испепелить их, но те не обращали на нас никакого внимания, словно мы для них и не существуем. И это задевало, как бы я ни старалась внушить себе безразличие. Ведь мы привыкли, что наши рабы трепещут перед нами... Но тут рабов не было. Тут вообще все было перевернуто с ног на голову, все было чудовищно искаженным - так, что даже в самых абсурдных фантазиях невозможно было додуматься до подобного. И нам предстояло здесь жить... А это означало в первую очередь быть живыми. Ибо нам было сказано, что если мы не пройдем некий Путь Искупления, то нас вышвырнут в дикий мир, прочь с этого единственного островка какой-никакой цивилизации, или попросту отрубят голову. Тут считают, что если человек неисправим, то ему вроде и незачем жить.

А жить мне хотелось. Прошло всего лишь несколько дней, наполненных работой, и я вдруг ощутила в себе такую жажду жизни, что решила во что бы то ни стало остаться среди тех, кого не изгонят и не казнят. Но я не представляла, какие критерии я должна для этого пройти, и это меня тревожило. Впрочем, мои товарки тоже не могли высказать никаких внятных предположений, и их догадки казались мне крайне нелепыми.

С некоторых пор я стала чувствовать, что со мной происходит что-то странное. Сердце стало биться как-то по-другому, в теле словно прибавилось силы... Иной раз меня начинали томить какие-то смутные, стыдные желания... Словно в молодости, когда я была горячо влюблена... Неужели это из-за работы?

Мои сестры по несчастью тоже стали замечать нечто подобное.

- Это все из-за тех уколов, которые нам ставят каждый день! - в один из вечеров трагическим шепотом сообщила миссис Кэмерон, когда мы укладывались спать в своей палатке. - Эти дьяволы проводят на нас эксперименты! Наверное, из нас хотят сделать негритянок! Мы становимся сильными и выносливыми, как животные, и они будут пахать на нас свои поля, словно на волах, и возить груз, словно на ослицах! Вы заметили, как много мы стали есть?

Миссис Кэмерон не блистала умом, однако ее слова ввели остальных в панику, и по нашей палатке пронесся настороженный ропот.

Уколы, о которых упомянула супруга скотопромышленника, нам действительно делали, три раза в день, не объясняя, для чего это нужно. Мы поначалу опасались, что это пойдет нам во вред, однако вскоре убедились, что ничего особенного не происходит. Да и зачем им причинять нам вред, ведь мы на них работаем... И вот теперь слова миссис Кэмерон заставили нас с ужасом всмотреться в лица друг друга. При тусклом свете масляной лампы мы пытались обнаружить в своем облике признаки ужасных метаморфоз.

Некоторое время стояла тишина. А потом миссис Морган ошарашенным шепотом проговорила:

- Нэнси... а где твоя бородавка?

Мы все устремили взгляды на миссис Кэмерон. Превратности судьбы настолько сломили нас, что мы не особо общались меж собой, и тем более избегали разглядывать друг друга, будучи в столь жалком положении. Во время работы мы чуть ли не до глаз кутались в свои косынки, словно стремясь спрятаться от этого враждебного мира. И снимали их только перед сном, да и то не всегда: оголить безволосую голову казалось чем-то постыдным.

И вот теперь обнаружились удивительные вещи... Нэнси Кэмерон имела на своем выдающемся подбородке черную бородавку. Не очень большую, но весьма заметную, делающую ее слегка похожей на ведьму. И вот теперь эта бородавка исчезла...

В изумленном молчании мы смотрели на миссис Кэмерон, которая в это время недоуменно, и вместе с тем радостно, терла свой подбородок. Мы вдруг заметили, что вообще все ее лицо как-то изменилось... Щеки ее округлились, глаза как будто стали больше, а тонкий нос приобрел неуловимое изящество. Да ведь она помолодела! Это было так очевидно, что мы вдруг, необычайно возбудившись, стали вновь внимательно разглядывать друг друга, трепеща какой-то мистической радостью. Скупое освещение мешало нам сделать заключение о том, как выглядим мы сами.

- Нет ли у кого-нибудь зеркальца? - спросила миссис Морган.

Но зеркальца не было. И мы продолжали выискивать друг в друге признаки чудесных изменений.

- У меня шрам от ожога исчез, - подала голос семнадцатилетняя миссис Бишоп, оттягивая край свой майки-топа. - Он был вот тут, над грудью... Смотрите, его нет!

Мы посмотрели: и правда, никакого шрама не было, лишь виднелось небольшое пятно чуть более светлого оттенка, чем остальная кожа.

- А я больше не нуждаюсь в лорнетке, - произнесла миссис Холмс, что была всего на два года старше миссис Бишоп. Она моргала своими огромными голубыми глазами и счастливо улыбалась. -Я это еще дня два назад заметила. С самого детства я была близорука как крот, и вот теперь это прошло...

Тут миссис Кэмерон и миссис Морган, мигом отбросив свойственную истинным леди