Шрифт:
Закладка:
Кесаев не знал, но предполагал, что Кравченко арестовали у дома, когда он возвращался с работы. На самом деле так оно и было — серые «Жигули» с операми и Липягиным стояли в проулке, милиционеры курили, ждали.
Появился Кравченко — он шел не спеша, в руках авоська с хлебом, бутылкой молока и макаронами в бумажном свертке.
Липягин отдал короткую команду, дверцы автомобиля распахнулись, оперативники встали по сторонам от мужчины. Липягин продемонстрировал удостоверение.
— Гражданин Кравченко?
Кравченко был растерян, но, услышав фамилию, утвердительно кивнул.
— Капитан Липягин, уголовный розыск. Вы задержаны.
Кравченко скривился, как от зубной боли.
— Опять… Да что я сделал-то, начальник?!
Липягин быстро оглянулся, бросил:
— Марш в машину!
Оперативники схватили подозреваемого за руки, авоська выпала, бутылка молока разбилась. Кравченко попытался сопротивляться, но оперативники были сильнее, они запихнули мужчину в «Жигули», Липягин сел на переднее сиденье. На тротуаре осталась лежать авоська с хлебом и разбившимся молоком; по асфальту растекалась белая лужа.
В машине Липягин, повернувшись с переднего пассажирского сиденья, оглядел Кравченко.
— В общем так. Один раз ты от вышака отскочил, второго не будет. Хотя…
Кравченко молчал, тупо смотрел перед собой.
— Есть один вариант, — продолжил Липягин. — Ты сейчас делаешь чистосердечное, мол, то-се, я был в состоянии аффекта, себя не помню и все такое. Ну, типа ты псих. Тогда будет шанс избежать пули и поехать в больничку, к дурикам. Ну, что молчишь, Кравченко?
— Какое чистосердечное, какая пуля, начальник? — вскинулся задержанный. — О чем ты вообще?
Липягин усмехнулся.
— Я об убийстве с отягчающими, Кравченко. Ребенок, ножевые ранения, изнасилование в извращенной форме…
И вдруг, резко поменяв тон, мужчина заорал, наливаясь кровью:
— У тебя пять минут! Пять минут, сука! Быстро! Где нож? Где ты все это сделал?! Быстро, падла!!
Кравченко, напуганный такой переменой, забормотал:
— Нет никакого ножа! Ничего я не делал! Это не я!
Липягин, так же быстро успокоившись, вздохнул:
— Ладно, по-хорошему не хочешь. В камере по-другому запоешь, — и кивнул водителю: — Поехали оформляться, Саня.
* * *
Размолвка с Овсянниковой подействовала на капитана Витвицкого самым разрушительным образом. Он вдруг понял, что эта немного странная девушка, которую сложно было назвать красавицей, но которая имела ту самую изюминку, что навылет пробивала мужские сердца, словно пуля… Так вот, она безмерно дорога ему, и жить без нее он больше не может.
Во время обеда Витвицкий сидел в столовой мрачнее тучи. За одним из столиков он увидел Овсянникову и Некрасова. Мужчина что-то рассказывал, похохатывая, девушка смеялась, махала рукой, как в разговоре со старым знакомым.
Отпив компота, капитан внезапно принял решение — и полез в портфель за бумагой и ручкой. Быстро написав несколько строк, Витвицкий поставил число и размашисто расписался.
В зал вошел Кесаев. Витвицкий заметил его, устремился навстречу. За его спиной снова послышался смех Овсянниковой.
— Товарищ полковник, я хочу подать рапорт, — выпалил Витвицкий, тыча бумагой в Кесаева.
— Что еще за рапорт?
— Прошу отстранить меня от расследования и отправить в Москву…
Полковник взял бумагу, пробежал глазами. Посмотрел на взволнованного подчиненного, потом иронично покосился на смеющуюся Овсянникову.
— Ну, ясно…
Короткими, четкими движениями Кесаев сложил и порвал рапорт, обрывки полетели в урну у двери. Витвицкий едва не схватил его за руку.
— Вы что делаете?! Это же документ!
— Дезертировать, Виталий Иннокентьевич, я вам не позволю, — скучным, деловым тоном сказал следователь.
— Я же вам не нравлюсь, — мрачно глядя на обрывки рапорта, проворчал Витвицкий. — Мешаю только. И подход у меня неправильный.
— У нас людей не хватает, а вы рапорты тут мне пишите…
Витвицкий попытался что-то возразить, но Кесаев оборвал его:
— А съездить… не в Москву, конечно, а кое-куда, проветриться, вам действительно будет полезно.
— Куда интересно? — глядя в сторону, спросил психолог.
— В тундру. В колонию строгого режима, — Кесаев говорил все тем же деловым голосом, как на совещании. — Командировочное удостоверение я вам уже выписал. Билеты заказаны.
— И что я должен буду там делать?
— То, что умеете лучше всего, — Кесаев впервые за разговор позволил себе улыбнуться. — С людьми общаться, Виталий Иннокентьевич.
И он деловито направился к стойке раздачи.
Витвицкий проводил его глазами, перевел взгляд на Овсянникову и двинулся следом. Кесаев уже шел с подносом вдоль раздачи, собирая себе обед: приборы, салфетки, вазочку с салатом, первое, второе, компот.
— Товарищ полковник, разрешите обратиться! — предельно официально сказал Витвицкий, глядя в затылок Кесаеву.
— О, как официально! — не оборачиваясь, усмехнулся полковник. — Не иначе просить о чем-то собрались.
Витвицкий стушевался. Кесаев, подхватив поднос, пошел к свободному столику. Капитан двинулся следом.
— Так точно, товарищ полковник. Я прошу отрядить со мной в эту командировку старшего лейтенанта Овсянникову.
Кесаев, хмыкнув, сел за стол, Витвицкий остался стоять.
— Мы неплохо сработались, — пробубнил он, — и ее участие было бы полезно.
— Овсянникова мне лично не подчиняется, так что выполнить вашу просьбу я не смогу, — принимаясь за еду, сказал Кесаев. — И давайте вы, Виталий Иннокентьевич, свои личные отношения с лейтенантом Овсянниковой будете строить сами, без моего участия.
— Я полагаю, Тимур Русланович, — запальчиво затараторил Витвицкий, — что если мои личные отношения со старшим лейтенантом Овсянниковой были испорчены не без вашего участия, то и восстанавливать их уместно с вашей помощью.
Кесаев поперхнулся супом, закашлялся. Вытерев салфеткой рот, посмотрел на подчиненного снизу вверх взглядом удава, встретившего несговорчивого кролика. Витвицкий выдержал взгляд, но продолжил говорить, уже сбавив обороты:
— Или вы хотите сказать, что Олег Николаевич действовал по собственной инициативе?
— Ну-ка иди отсюда, — берясь за ложку, буднично, но очень весомо произнес Кесаев.
Витвицкий постоял несколько секунд — и двинулся к выходу.
Кесаев сердито доедал суп, когда к нему за столик без церемоний, на правах старого сослуживца, подсел Горюнов с подносом.
— Не помешаю, Тимур Русланович?
Кесаев сердито посмотрел на майора.
— Вы ничего не хотите мне рассказать, Олег Николаевич?
— О чем? — не понял тот.
— О капитане Витвицком и старшем лейтенанте Овсянниковой, — Кесаев был зол и предельно точен в формулировках.
Горюнов вздохнул и начал говорить…
* * *
Вечером Витвицкий стоял в тамбуре отходящего поезда, прислонившись лбом к стеклу, смотрел в ночь. Мимо протискивались припозднившиеся пассажиры — посадка заканчивалась. За спиной мужчины появилось сосредоточенное лицо проводницы.
— Провожающие, выходим.
Шум и толкотня в тамбуре постепенно закончились. Поезд тронулся. Витвицкий стоял неподвижно, невидяще смотрел на отъезжающую платформу, на мелькающие дома и деревья. Отражение Витвицкого в стекле растворилось, там, в мельтешении ночных огней и водовороте лиц на перроне, он внезапно увидел Овсянникову — с
