9:10

Что значит, ты не уверен, что план работает? Это ведь ты его предложил!

Это был ответ на моё сообщение. К сожалению, Ханна Рудерер так ни словом и не обмолвилась о том, что же это был за план. Но прежде чем строить догадки и теории, я продолжила читать.

9:34

Корнелиус, перед чтением ты сам сказал, что с Эммой проблем не будет. Что-то изменилось?

10:15

Я так больше не могу. Срочно перезвони мне!

11:00

Ну вот что: я еду к тебе, и мы на месте со всем разберёмся. Потому что с меня хватит. Буду через два часа.

13:12

Я у вашей квартиры, но мне никто не открывает. Где ты? Вы уехали в садовый домик твоих родителей?

Нет! Я перечитала последнее сообщение второй, третий, а затем и четвёртый раз, просто чтобы убедиться, что глаза меня не обманывают.

…садовый домик твоих родителей…

Ханна Рудерер откуда-то знала об этом месте. Святые макарошки. Это было нехорошо. Это было совсем нехорошо! Кроме того, максимально странно. Одно дело – строить вместе какие-то непонятные планы. Но рассказывать о домике своих родителей – уже совсем другое. Если папа рассказал кому-то о своих родителях, значит, он уже очень хорошо знает этого человека. Вряд ли он так хорошо знал Ханну Рудерер. А ещё папа очень скоро узнает, что я взяла его телефон. Моя верная гибель приближалась. Нам с Винценцем нужно было срочно придумать, как мы будем выкручиваться.

Недолго думая я вскочила на ноги и выбежала за дверь.

Стараясь ступать осторожно, я покралась по узенькой тропинке, ведущей от деревянного туалета в сад. Но дурацкие белые камешки, которыми выложена эта тропинка, так громко хрустят при каждом шаге, что двигаться приходилось почти как в замедленной съёмке, поэтому до садика я добралась не скоро.

Надёжно спрятавшись за углом дома, я посмотрела на Винценца.

Он стоял посреди компостной кучи в джинсах, закатанных до колен, и чёрных резиновых сапогах, держа лопату в одной руке, а другой вытирая со лба капельки пота. Его рубашка лежала на траве рядом. Винценц, возможно, и не обладал прессом как у Криса Хемсворта, но выглядел тоже довольно впечатляюще. При каждом его движении мышцы живота напрягались. А эти мощные плечи и упругие бицепсы, проступившие на руках, когда он снова взялся за лопату и продолжил копать… Я прикусила нижнюю губу. Ему определённо надо чаще перекапывать компостную кучу. Или просто снимать рубашку… Эмма, ну-ка, соберись!

Я даже поразилась тому, как всё безнадёжно. Зачем я вообще вылезала из туалета?

– Эй, – окликнула я, когда наконец собралась с духом.

Винценц удивлённо повернулся. К его щеке прилип комок земли. Но даже это казалось невероятно милым… Видимо, мне уже ничего не поможет.

– Мисс Эмма?

– Давай скорее, – поманила его я, беспокойно оглядываясь, нет ли поблизости папы или дедушки Августа. Но в саду их, похоже, не было.

Повторять мне не пришлось, Винценц тут же бросил лопату и поспешил мне навстречу.

Я потянула его за угол.

– А где папа и дедушка?

– В дом пошли, – ответил Винценц. – Наверное, скоро уже вернутся.

– Тогда давай быстрее, у нас большая проблема. Ну, пойдём. – Я схватила Винценца за руку и потащила его к туалету. – Сюда. Только надо будет запереться.

– Хочешь, чтобы я проводил тебя в туалет?

Я втолкнула его внутрь, не обращая внимания на удивлённое выражение лица.

М-да, об этом я, конечно, совсем не подумала… Деревянный туалет был очень маленьким. А поскольку со мной тут был ещё и Винценц без рубашки, помещение вообще казалось крошечным. И мы стояли так близко друг к другу…

От Винценца, даже несмотря на то что он незадолго до этого перекапывал компостную кучу, всё ещё пахло книгой.

Я старалась не смотреть на него, пока он изучал сообщения от Ханны Рудерер на папином телефоне.

– Почему ты сразу мне ничего не сказала? – наконец спросил он. – Я бы придумал, как выкрутиться.

В глубине души я, конечно, понимала, что должна была сразу поделиться с ним своей идеей написать Ханне. Это было бы разумно, потому что надо отдать Винценцу должное: когда дело доходит до обмана, равных ему найти непросто. Но я очень не хотела признавать, что совершила ошибку.

В конце концов, это ведь он заварил эту кашу с папиным телефоном. Так что виновата тут была не только я.

Поэтому я скрестила руки на груди.

– Правда? Ну и что бы ты сделал?

– Надо было сразу ей ответить. Потому что сейчас она, как видишь, впала в дичайшую панику.

– Ну да, я сглупила, – сокрушённо согласилась я. – А ты догадываешься, что могут скрывать папа и Ханна Рудерер?

Винценц улыбнулся.

– Разумеется.

– И что же? – Я пытливо посмотрела на него. Почему сразу не ответить на вопрос?

– Мисс Эмма, я же не должен объяснять это тебе, как маленькому ребёнку, верно?

Я глубоко вдохнула, но тут же пожалела об этом, потому что запах в туалете был отвратительный.

– Я полагаю, что Ханна и папа как-то связаны с твоим текстовым прыжком. Пока не представляю, как именно, но всё указывает на их причастность. Правда, я так и не поняла, почему она всё время пишет «дело в Эмме». При чём тут я? И что она собирается делать?

Винценц многозначительно посмотрел на меня.

– Хм… Похоже, речь тут о ритуале, который они не могут завершить, пока не совершат торжественное жертвоприношение. Я тебе не говорил, но это единственный способ вернуть меня в книгу. Тебя нужно принести в жертву. – Я испуганно посмотрела на него, и Винценц неожиданно начал смеяться.

– Что тут смешного? Это же кошмар! – возмутилась я.

– Я не из-за этого смеюсь. Просто это… Ох, я не могу… – Он всё никак не мог отсмеяться и даже схватился за живот. Впрочем, это было даже к лучшему. Когда я смотрела на его обнажённый пресс, то просто не могла ясно мыслить. К тому же тут дико воняло, как в таких условиях сосредоточиться?..

– Эмма, ты просто вос-хи-ти-тель-на… – еле выговорил он.

Восхитительна? Серьёзно? Возможно, так можно сказать маленькому ребёнку, но не девушке, которую… целовали.

– Восхитительно непонятливая. – Отлично, теперь он ещё и оскорбляет меня.

– К чему ты клонишь? – прорычала я.

– Тут же всё предельно ясно, никакого двойного смысла нет. Ни твой папа, ни Ханна Рудерер ничего не знают о текстовом прыжке. И в жертву тебя приносить никто не собирается, не бойся. У них другая тайна.

– И какая же? – нахмурилась я.