Шрифт:
Закладка:
Ответ Филиппа VI на предложение о переговорах, которое Эдуард III сделал в конце 1331 года по совету Парламента, был весьма уклончивым. Английские посланники узнали, что Филипп VI готов пойти на уступки из милости, но не сейчас и, вероятно, не по просьбе простых дипломатов. Эдуарду III придется приехать и лично добиваться его благосклонности. Эдуард III раздумывал над тем, чтобы нанести еще один визит во Францию, третий с момента своего воцарения, но потом передумал и остался дома. Сделать можно было очень немногое. Эдуард III не мог предложить французскому королю ничего, что стоило бы тех уступок, которые он требовал. Был предложен брачный союз, но он оказался малоинтересным. Была предпринята попытка пригласить Папу Римского в качестве верховного арбитра, но Папа отказался это сделать без согласия Филиппа VI. Во Франции Эдуарда III по-прежнему не воспринимали всерьез, а советники Филиппа VI наверняка считали его королевство нестабильным, анархичным и неэффективным. Эдуард III должен был действовать осторожно. Он хорошо знал о конституционных трудностях, которые спровоцировали предыдущие англо-французские войны, и многие дипломатические меморандумы, подготовленные для него в этот период, напоминали ему об этом, если он забывал. Когда в марте 1332 года состоялось следующее заседание Парламента, духовным и мирским лордам рассказали о предложении Филиппа VI провести встречу, но они не проявили большого интереса. Эдуард III, посоветовали они, может отправиться во Францию, если это будет сочтено полезным, и если позволят его неотложные дела[170].
Министры Эдуарда III не собирались настаивать на этом. Самым влиятельным из них был осторожный Джон Стратфорд, епископ Уинчестерский, которого Эдуард III назначил канцлером почти сразу после свержения Мортимера. Стратфорд был человеком сделавшим карьеру на государственной службе, умным и амбициозным церковным юристом, и не слишком щепетильным, которому, должно быть, было около сорока лет, когда он вступил в должность. Для восемнадцатилетнего короля он стал отцом — именно эту фразу использовал сам Эдуард III, когда спустя годы они рассорились. Стратфорд оказывал сдерживающее влияние на английскую политику. Он пережил бедствия Войны Сен-Сардо, будучи одним из членов внутреннего круга советников Эдуарда II. Он присутствовал при принесении оммажа Эдуардом III французскому королю в Амьене в 1329 году и на тайных переговорах между двумя королями в лесу Халатте. И хотя годы дипломатических провалов в конечном итоге должны были взрастить в его душе глубокое недоверие и ненависть к Франции, мало сомнений в том, что уклончивая и колеблющаяся политика этих лет представляла собой выбор самого Стратфорда, и также мало сомнений в том, что он был прав, предпочитая действовать именно так. Большая война в начале 1330-х годов могла закончиться только катастрофой.
Событием, нарушившим предначертанный ход англо-французских отношений, стала неожиданная, но ожесточенная война в Шотландии. Война постепенно затормозила любые серьезные переговоры об Аквитании. Она породила преувеличенный, но вполне реальный страх, что французы вторгнутся в южную Англию и привила английской аристократии вкус к боевым действиям и дала ей некоторый опыт. И это вызвало значительные изменения в английском общественном мнении, желчную неприязнь к Франции и, на какое-то время, готовность потакать ей силой оружия и за большие деньги.
Глава V.
Война в Шотландии 1331–1335 гг.
Нортгемптонский договор, ратифицированный английским правительством в мае 1328 года, положил конец тридцатишестилетней войне между Англией и Шотландией. Он был представлен на рассмотрение Парламента и, предположительно, одобрен им. Но он не был популярен. Хронисты, осуждавшие его как turpis pax (позорный мир) тиранического правительства, выражали мнение, широко распространенное даже среди тех жителей севера, которые больше всего пострадали от пограничной войны. Такого же мнения придерживался и сам Эдуард III. Мир ассоциировался с одним из самых унизительных эпизодов его молодости. Шотландцы намеренно отказались от перемирия вскоре после низложения его отца и решили навязать новым правителям Англии постоянное соглашение, пока те еще только нащупывали свои позиции и были ослаблены широко разрекламированными разногласиями. В этом они полностью преуспели. Короткая война, предшествовавшая заключению мира, потерпела фиаско. Мортимер и Изабелла набрали большую армию в Англии и несколько сотен кавалерии в графстве Эно. Но иностранные наемники и английская пехота вступили в сражение друг с другом на улицах Йорка с большими потерями с обеих сторон. Объединенное войско отрезало шотландцев на Уире, но не смогло навязать сражение или помешать им бежать невредимыми в Шотландию. Молодого короля, который был доставлен на север в обозе своих опекунов, видели плачущим от гнева и разочарования. Его разочарование довершили последующие события: настойчивые и безнаказанные набеги на северные графства Англии, затем длительные и мучительные переговоры, из которых он был исключен. В договоре Эдуард III отказался от всех претензий на владычество в Шотландии и окончательно признал Роберта I Брюса королем. В июле 1328 года наследник Брюса, будущий Давид II, женился на сестре Эдуарда. Шотландцы выплатили 20.000 фунтов стерлингов в качестве репараций за притеснения на севере, большая часть которых быстро перекочевала в денежные сундуки Мортимера и Изабеллы. В 1330-х годах королевские пропагандисты утверждали, что мир был навязан безвольному королю в период его несовершеннолетия и не является обязательным для него в зрелом возрасте[171].
У мира были серьезные недостатки менее личного характера. Первый из них заключался в том, что он оставлял в силе реальную угрозу совместного нападения на Англию со стороны Франции и Шотландии. Договор, который шотландцы заключили с Францией в Корбее в 1326 году, предусматривал, что в случае войны между Англией и Францией шотландский король должен вторгнуться в Англию и вести там войну "по мере своих сил". В договоре с Англией шотландцы однозначно оставили за собой право выполнить это обязательство. После четырех десятилетий страха, подозрений и войны было, пожалуй, неразумно ожидать, что они