Я налил вино в стаканы, мы тепло чокнулись и выпили.

— Слушаю тебя, дорогой,— сказал Папазян.

— Я сейчас работаю в КБ у Монзиевского,— начал я.— Вы что-нибудь знаете о нашей организации?

Папазян испустил короткий стон. Его лицо стало скорбным. Он почмокал губами, покачал головой и сказал:

— Лучше бы я не знал. Докатился Тиша, да? Так любил зверей, ай-яй-яй! Живого слона решил смастерить, какой молодец!

— Ага, значит, вы уже знаете? — сказал я с облегчением. Мне удалось избежать разглашения.

— Я знаю? — возмутился вдруг Папазян.— Куда бы вы без Папазяна? Но я Карлуше сразу сказал:

«Ничего у тебя, дорогой, не выйдет. У господа бога вышло, да и то один раз...»

— Карлуша — это...— осторожно начал я, догадываясь.

— Ну Карл ваш, Карлуша, я же говорю...

— Аветик Вартанович, я же ничего не знаю! Ей-богу! Зачем, что, почему? Не понимаю...— заныл я.

Папазян отхлебнул вино и прикрыл глаза, прислушиваясь, как оно совершает легкий путь в организм.

— Карлуша...— медленно начал он, не открывая глаз,— хочет... Он хочет...

Тут раздался звонок в дверь. Папазян пошел открывать.

«Карл пришел»,— почему-то мелькнуло у меня в голове.

И действительно, это был Непредсказуемый, которого, таким образом, мне удалось предсказать впервые. Он вошел в комнату по-свойски. Видимо, не раз здесь бывал. Из-под мышки у Карла торчала бутылка армянского коньяка «три звездочки», а в руках был пакет с яблоками. Мы с Карлом сделали вид, что встреча нас не удивила. Оказалось, что Монзиевский и Папазян — старые друзья, еще с войны. Непредсказуемый уселся за стол и открыл коньяк.

— Понимаешь, Карлуша, это мой бывший ученик,— словно извиняясь, сказал Папазян.

— Я знаю,— сказал Карл.— Именно поэтому я сделал его начальником отдела. Так чего же хочет бывший ученик?

Я, как часто со мной бывает, потерял способность связно говорить и начал мямлить, как выражается моя мама.

— Да я... Со слоном, значит... Мне непонятно...

— Что именно? — спросил Карл.

— Непонятно, зачем нам слон.

— Вот-вот! — оживился Папазян.— Объясни, Карлуша, своему сотруднику. Я думал, у вас все знают, да?

— Что ты говоришь, Аветик? — с мягким укором сказал Карл.— Давайте выпьем за нашу Нефертити, которая будет лучшей и умнейшей слонихой в мире.

— Чучело,— буркнул Папазян.

— Ошибаешься, Аветик.

— Электронное чучело,— упрямо повторил Папазян.

— Ну, мы посмотрим. Ладно?.. За Нефертити!

Мы выпили за Нефертити, и Карл, встав из-за стола, принялся расхаживать по комнате, весело поглядывая на фотографии зверей. Затем он потер ладони одна о другую и начал говорить.

— Чем человек отличается от животного? — сказал Карл и посмотрел на носорога.— Разумом? Способностью трудиться? Способностью изготовлять орудия труда?.. Нет, нет и нет! Прежде всего — языком. Наличием второй сигнальной системы. Это раз... Передовая наука,— сказал он гордо, так что сразу стало понятно, кто ее олицетворяет,— передовая наука давно пришла к выводу о принципиальной неразличимости естественного и искусственного интеллекта. Это значит, что мы можем построить машину, неотличимую по интеллектуальным параметрам от человека или животного.

Карл сделал жест рукой, объединяющий зверей на стенах и нас с Папазяном.

— Следовательно,— продолжал он, снова наливая коньяк и возобновляя прогулку по комнате со стаканом в руке,— следовательно, пришла пора распространить вторую сигнальную систему на все живое. Мы не можем научить зверей и птиц говорить. Такие попытки были и закончились неудачей. Но мы можем создать искусственный организм, снабдить его человеческим языком и использовать в качестве переводчика между нами и животным миром. Говорящие птицы, рыбы, говорящие собаки и слоны — насколько они расширят наши возможности и объединят все живое на основе человеческого языка!

Карл сделал паузу, обвел нас взглядом и отхлебнул коньяк.

— Пятая колонна,— сказал Папазян.— Шпионы в животном мире.

— Я тебе удивляюсь, Аветик,— сказал Карл.

— Обман получается,— твердил Папазян.

— Поразительная узость мышления! — вскричал Карл.— Тебе не нравится торжество разума? Зачем ты цепляешься за идеалистические штучки? Разум настолько могуч, что может познать себя до конца и воспроизвести искусственно.

— Дорогой, ты понимаешь себя до конца?

— Что касается логики мышления — да! — заявил Карл.— Эмоции и желания мне не всегда понятны, но я стараюсь управлять ими. Или пренебрегаю«

Папазян с сомнением почмокал губами.

— Вам-то, надеюсь, это понятно, Тихон Леонидович? — спросил Карл.

— Да! — с готовностью вслух ответил мой разум. «Не совсем»,— уклончиво отвечали про себя чувства.

— Ну и прекрасно. А он,— Карл кивнул на Аветика Вартановича,— убедится в нашей правоте после испытаний Нефертити.

— Но почему все же именно слон? — спросил я.

— Достаточный объем для размещения аппаратуры. С миниатюризацией у нас пока еще неважно. Попробуйте-ка сделать искусственного комара,— сказал Карл.— Это первое... Высокий интеллект естественных слонов, избранных для контакта. Это второе. И, наконец, третье — имеется удобный объект для общения по кличке Хеопс в хозяйстве Аветика Вартановича.

— Ох, Карлуша... — покачал головой Папазян.

— За что я тебя люблю? — засмеялся Карл, садясь на тахту рядом с Папазяном и обнимая его за плечи.— Что-то в тебе есть, Аветик, ей-богу! Давай выпьем!

Я шел домой. Армянский коньяк переливался во мне всеми цветами радуги. Я испытывал эйфорию. Идея Карла о контакте с животным миром показалась мне чрезвычайно заманчивой и даже благородной. Это стояло в одном ряду с проблемой контакта между цивилизациями. Электронные звери, не отличимые от настоящих, распространятся по земле, рыбы поплывут в океанах. Они не только сообщат нам о своих живых братьях, но и расскажут им о людях на своем языке. Мы объединимся и поймем друг друга до конца.

Перед самым домом дорогу мне перебежала черная кошка.

— У, зараза! — крикнул я, пытаясь догнать и пнуть ее ногой.

Нет, нелегко нам будет наладить контакты!

Когда мы прощались, Папазян шепнул мне, чтобы я зашел к нему завтра в зоопарк. На следующее утро я отправился. Папазян ждал меня в своем маленьком кабинете. Без долгих разговоров мы пошли к Хеопсу.

Был жаркий летний день. В зоопарке бегали дети с мороженым. Возле вольера Хеопса была плотная толпа. Хеопс неподвижно стоял поодаль, глядя поверх людей. Его приманивали булками и конфетами, звали к ограждению, но он оставался безучастен. Хобот Хеопса раскачивался, будто тяжелая