– Что думаешь?

– «Маленькая тайна бытия»? Какого черта? Это же тройное убийство.

На тот момент под твитом набралось пятнадцать тысяч лайков, и число их возрастало до нелепого быстро.

Он снова откусил от маффина.

– Трина Кини сказала, что встретится с нами с утра…

– Да. Заткнись. Ты. Уже.

Он съел весь маффин сам. Мне не хотелось. Он был веганский и без того имел привкус отчаяния. Я потягивала кофе. Голова раскалывалась. Я не знала, то ли дать Фину пощечину, то ли просто встать и уйти.

Мимо открытого «Старбакса» проплывали стайки пассажиров. Из зала получения багажа выходили семьи с громадными чемоданами на колесиках, все уставшие и раздраженные после долгих перелетов. Мимо сновали бизнесмены со своими портфелями.

Чтобы успокоиться, я вернулась мыслями к девочкам. Девочки мои на каникулах. Просыпаются, слезают с постелей, которых я в глаза не видела. Шепчутся о том, что случилось с их папой, волнуются за меня. Пробираются тайком до завтрака к телевизору, как будто сейчас воскресенье. Мои девочки…

– Я считаю, ты невероятно желчная женщина, Анна.

– Захлопни свою пасть анорексичную, Финдлей.

– А. Ошибся, признаю.

Я хлопнула рукой по его телефону.

– Что ты тут устроил, саморекламу какую-то?

– Просто хотел немножко поразвлечь людей.

– За счет моего погибшего друга? – На самом деле меня возмущало другое, но я взбесилась и была настроена выиграть спор.

На секунду он умолк от неожиданности, но тут же парировал:

– Ты сама начала. Это ты меня заставила послушать, как он погиб.

Тут он меня подловил.

– Слушай, – сказал он. – Я без злого умысла. Просто пытаюсь хоть крупицу радости привнести в этот мир. В «Твиттере» все говорят, что я умираю, – какой посыл это дает людям с анорексией? Я ни хрена не умираю. Я живу, интересуюсь жизнью. Это важно, потому что я у всех на виду. Ситуация непростая, но я стараюсь справиться. Скоро все прознают, что от меня ушла жена и у нее теперь ребенок от какого-то богатенького пожилого адвоката. Это унизительно, но я стараюсь справиться. Я хочу, чтобы помимо этих слухов было что-то еще, хотя бы даже то, как я переехал твоего бывшего начальника – и, кстати, до сих пор не понимаю, в чем там было дело…

– Что ты сказал?

– Почему мне пришлось переехать двоих человек, чтобы вытащить тебя…

– Нет. До этого.

– Что от меня ушла жена? – Я видела, как до него постепенно дошло, что я понятия не имела. – Что у нее ребенок… – Голос у него затих.

Моя рука так и лежала у него на телефоне. Он протянул ко мне руку и положил свою костлявую ладонь на мою:

– Так они тебе не сказали. Ох, Анна.

Ребенок, значит. Нет. Они мне не сказали.

Мы просидели там довольно долго.

Фин допил свой кофе. Мой остыл. Как и я.

Где-то минут через десять он меня поднял, и мы спустились вниз на лифте. Он купил билеты, и мы сели в поезд. Поезд тронулся в путь.

В вагоне было свободно, но кто-то узнал Фина – я заметила, как девушка присмотрелась к нему и отвернулась. Она пыталась сфотографировать его на телефон, держа его в руках и ухмыляясь, делая вид, что читает или вроде того. Это было так очевидно и она с таким нахальством и злорадством это делала, что мне аж поплохело.

Когда она сошла, я прошептала:

– А это не может быть твой ребенок?

Фин долго молчал. Дыхание у него стало сбивчивым. Я поняла, что он едва держал себя в руках, и не стала настаивать. Мы проехали две остановки, и только тогда он ответил:

– Ты не понимаешь, что такое анорексия.

Что-то я понимала, но не осознанно, тоже верно. Может, голодание влияет на количество сперматозоидов или делает тебя импотентом? Но как об этом спросишь, чтобы никого не задеть?

Ребенок, значит.

Получается, они останутся вместе. Создадут семью. Эстелль – отличная партия, Хэмишу с ней повезло, и девочки ужасно обрадуются малышу, но нам с Фином – нам крышка. Мы оказались лишними в собственной жизни, проходным эпизодом в жизни наших любимых. Я словно соскальзывала с края мира в бездну. Тут я расплакалась. Фин взял меня за руку и сжимал мою ладонь, пока я не успокоилась.

Мы так и держались за руки, пока ехали на хлипеньком поезде, катившем по дождливому серому Лондону. Никакой романтики. Ни сексуального подтекста. Мы держались за руки, как Гензель с Гретель в первую ночь в лесу. Мы оба тосковали и, я думаю, оба были благодарны за то, что рядом кто-то есть, кто-то добрый.

31

Я не планировала идти на встречу с Триной Кини. Мне просто не хотелось оставаться одной. И тем не менее ее холодность по отношению к нам внушила мне горячую преданность Фину и нашему дурацкому предприятию. Или, может, я просто вжилась в свою роль и вошла в раж.

Суть в том, что я испытывала двоякое чувство, когда мы с Фином только пришли. А под конец была готова горы свернуть за наше право выпускать его болтовню. Вот почему я после этого пошла в турагентство и купила два билета до Ла-Рошели.

Мы шли по оживленной улице возле станции на Оксфордской площади, как вдруг заметили Трину Кини, сидевшую под навесом кафе. Она сидела одна за металлическим столиком и читала что-то с телефона. Никому бы в голову не пришло садиться там за уличный столик. Улица была узенькая и шумная, а тротуар кишел мусорными бачками и меловыми досками-штендерами. Но пепельницы на столике не было, и она не курила.

Трина оказалась молодой и стройной женщиной, с кожей темно-шоколадного цвета, усыпанной веснушками. Черные волосы ее вились мелким бесом и распушались на кончиках. На шее у нее висела голубая ленточка от бейджика поверх серого офисного пиджака. Даже издалека она казалась взволнованной.

Трина подняла глаза, увидела нас на подходе, и при виде Фина ее взгляд на мгновение просиял. Очевидно, она его узнала, но тут же сделала бесстрастное лицо, поджала губы и выставила защиту. Я подумала, что вряд ли эта встреча хорошо закончится. Но оно и понятно. Фин выпустил подкаст, опровергая ее теорию, и сделал это, предварительно с ней не связавшись. Меня осенило, что, несмотря на всю свою обходительность и старое доброе обаяние, Фин мог повести себя очень грубо.

Мы все представились друг другу, пожали руки и придвинули стулья. Бейджик у нее на шее оказался пропуском в здание Би-би-си за