Казань – город на костях стоит,

Казанка – речка кровава течёт.

Мелки ключики – горючи слёзы,

По лугам-лугам все волосы,

По крутым горам все головы,

Молодецкия – всё стрелецкия…

Народная песня

Казань встретила «Пётр Великий» так же, как она ежедневно принимает пятнадцать пассажирских пароходов, пристающих к её пристани. Лучи утреннего солнца осветили весьма неприглядные, грязные и местами обрушившиеся берега с домами на почерневших сваях и уже проснувшихся, несмотря на столь ранее время, разносчиков дешёвой снеди и нищих калек, просящих подаяние.

Сама пристань находилась в селении Устье, стоявшем в двух верстах от города и представшем собой нагромождение нескольких десятков деревянных, лишённых всякой архитектуры зданий, срубленных на скорую руку. В них расположились трактиры, дешёвые гостиницы и разного рода вертепы, именуемые кабаками. Порядочному человеку в них делать нечего. Собственно, это ещё не сам город, а его пригород, откуда следовало либо нанять экипаж, либо воспользоваться конкой. Естественно, Елена Константиновна ни о какой конно-железной дороге слышать не хотела, и Ардашев взял извозчика. Трудно было сказать, что было больше разбито – коляска или дорога, по которой она передвигалась. Вроде бы и мостили её, а ухабы, рытвины и выбоины заставляли седоков то и дело подпрыгивать и держаться за боковые ручки. Да и кучер, судя по всему, слово «баня» давно забыл. От него несло потом так, что дама то и дело прикрывала кружевным платочком нос.

Когда путь пролегал мимо промышленных предприятий, вдова пояснила:

– Здесь, в Адмиралтейской слободе, находятся все основные фабрики и заводы моего покойного мужа и мукомольная мельница Романова, где управляющий и нашёл продавца муки купца Синебрюхова.

– А почему слобода называется Адмиралтейской?

– Когда-то на месте этой самой мельницы Петр I и устроил адмиралтейство. А так вполне подходящее название. – Вдова улыбнулась. – Весной, когда вода разливается, сюда переходит пароходная пристань. Она лежит левее, у берега реки Казанки. Если захотите, то можете посетить два тамошних старых сарая. Сторож вам их откроет. В одном хранится галера «Тверь», на ней в Казань приплыла Екатерина II, а в другом – шлюпка императора Павла, он тоже здесь был. Слобода и город, как видите, соединены дамбой. Слева стоит памятник убиенным русским воинам при взятии Казани. Он жутковат внутри, но его стоит посмотреть, если вам выдастся время. Когда мы доберёмся до города, вы поймёте, что он делится на две части: левую и правую. В первой жизнь получше, она чище и привлекательная, а вторая – татарская, небогатая. Она начинается как раз той улицей, по которой мы уже едем, – Мокрой. Название говорит само за себя. Это болотистая местность и очень нездоровая. Эпидемии холеры, чумы и тифа всегда приходят отсюда. Обе части города разделены рекой Булаком и озером Кабан. Вы сами увидите это, когда решите прогуляться. У вас есть уже мысли, куда отправиться в первую очередь?

– Я хочу отыскать репортёра «Казанских вестей», написавшего статью про муку с куколем.

– Их редакция размещается в доме Парамонова, на углу Лядской улицы и Николаевской площади. Неподалёку от того места, где вы будете жить. У нас несколько домов. Есть и в Адмиралтейской слободе, и в Ягодной. Одна из тамошних улиц так и называется – Папасова. Но мы едем на Большую Казанскую. Это моё любимое место. Там есть гостевой флигель, в нём вы и поселитесь. Кстати, не забудьте перевести часы вперёд на один час шестнадцать минут.

– Благодарю вас.

– Не за что. Скоро мы будем на месте.

Двухэтажный особняк Папасовых, стоящий под номером четыре, выходил окнами на проезжую часть. Флигель, куда провели Ардашева, располагался в саду саженях в двадцати от основного дома. Клим едва успел разобрать вещи и умыться с дороги, как в дверь постучала горничная, пригласив его на завтрак.

Войдя в столовую, Клим невольно засмотрелся на Елену Константиновну. Она была уже в новом сиреневом платье, подчёркивающем её стройную фигуру.

– Прошу вас, Клим Пантелеевич, присоединиться к завтраку.

– Спасибо, – усаживаясь, выговорил Клим.

– Я звонила в контору, что находится в Адмиралтейской слободе. Плещеев, прочитав мою телеграмму, не стал дожидаться утра, а сразу же поехал обратно на пристань, – сооружая бутерброд, сообщила вдова.

– Это делает ему честь и говорит о снятии всяких подозрений в отношении убийства Ивана Христофоровича. Теперь понятно, что он находился в дороге, когда случилось отравление.

– Я всегда была уверена в его преданности и порядочности.

– Елена Константиновна, вы сегодня останетесь дома или собираетесь куда-то выйти?

– А почему вы меня об этом спрашиваете?

– Двойник охотится за вами. Вам не стоит ездить в экипаже или ходить по улицам одной.

– А вы готовы меня охранять? – улыбнувшись, осведомилась дама.

– Это моя обязанность.

– Тогда не откажите в любезности, после вашего возвращения сопроводите меня к нотариусу. Я хочу выяснить у него относительно завещания моего покойного мужа. Составите компанию?

– Да, конечно.

– Потом я хочу заехать к модистке. Вы подождёте меня?

– Конечно.

– А когда вы намерены побывать в редакции «Казанских вестей»?

– Прямо сейчас туда и поеду.

Вдова обратилась к горничной:

– Мария, скажи Прохору, пусть заложит лошадей для Клима Пантелеевича.

– Хорошо, барыня.

– Не стоит беспокоиться, я возьму извозчика.

– И зачем же, право? У нас есть собственный выезд.

– Вы очень любезны.

– Кучер будет с вами столько, сколько нужно. Как управитесь с делами – возвращайтесь.

Студент допил кофе, промокнул губы салфеткой и, вставая, поблагодарил за завтрак.

– Клим Пантелеевич, я тоже прошу вас соблюдать осторожность.

– За меня не стоит переживать. Я Двойнику неинтересен.

– Мы не знаем, что у него на уме. Он не только отравил моего мужа, но и повинен в смерти кондуктора, погибшего при отцеплении вагона. Надеюсь, ему воздастся по заслугам.

– Я приложу к этому все усилия, – заверил Ардашев и удалился.

II

От дома Папасова до редакции газеты «Казанский вестник» было рукой подать. Туда можно было бы добраться и пешком, но раз уж коляска была отдана в распоряжение студента, то он решил извлечь из этого максимальную пользу. Казань уже проснулась и жила жизнью обычного волжского города. Территориально город уступал Ростову-на-Дону, но был раза в два больше и красивее Ставрополя, а если считать и многочисленные слободы, окружавшие его, то и в четыре.

Определить, кто из репортёров писал под псевдонимом Правдоруб, не составило никакого труда. Высокий, худой человек с подвижным индюшиным кадыком, лет тридцати пяти сразу обратил на себя внимание громкой речью. Усы у него росли плохо и представляли собой редкую, как старая