я только могу состязаться в беге, — отшутился Махтумкули.

Дом ишана был настоящей крепостью. Во дворе отдыхали вооруженные люди.

— Вот видишь, — показал на джигитов Акмурад, — чтоб не подвергаться нападению, держу нукеров. Времена, Махтумкули, тревожные наступают. Верные люди доносят из Хивы, что инак Мухаммед-Эмин собирается в поход по южным границам ханства. На гокленов собирается, чтоб налоги платили аккуратно и сполна.

Акмурад дал Махтумкули пятерых джигитов, и они проводили шахира до следующего аула.

Не уставая, звенел по степи дутар Махтумкули:

Овеяна ширь от хазарских зыбей

До глади Джейхуна ветрами Туркмении.

В одном из аулов ему рассказали новость: Акмурад-ишан пригласил в гости богатого купца, а потом пустил по его следу своих нукеров.

Нукеры убили купца и забрали два хурджуна: один с серебром, другой с золотом.

Отложив дутар, долго молчал в тот вечер Махтумкули. Как же объединить Туркмению, если даже ишаны стали разбойниками?

Занедужилось Махтумкули.

Удалился он в кибитку, сидел у огня, смотрел на игру пламени, смотрел без радости. И вдруг услышал за стеной тихий разговор женщин.

— Жена у него померла, — говорила одна.

— Он очень богатый! — говорила другая. — Ты войди к нему, пусть он увидит, какая ты статная. Он ведь еще совсем не старик, просто очень важный.

"Уж не обо мне ли эти разговоры?" — изумился Махтумкули.

— Что вы меня уговариваете? — тихо засмеялась женщина. — Я себе цену знаю. На меня даже хан засмотрелся. А уж эти шахиры! Слышала я их песни в мою честь. Не устоит и ваш хваленый Махтумкули. Вот только приоденусь пойду.

Гневом вспыхнуло лицо старого шахира: льется кровь невинных, правитель Хивы готовит карате́льный поход, а люди живут забавами.

Полог кибитки откинулся, и вошла высокая, статная, совсем еще молодая женщина. Она сверкнула глазами, улыбнулась и прошла мимо шахира, задев его платьем. Она делала вид, что прибирает кибитку, и снова прошла мимо, улыбаясь и поигрывая глазами.

— Тебе не стыдно, женщина? — спросил он ее. — Только что пришла весть: убит предательски человек. И дру́гая весть доносится из Хивы — правитель готовит войска к набегу. А ты тут ходишь, трясешь своим подолом.

Женщина вспыхнула, и лицо ее стало прекрасным. Махтумкули увидал, что это не краска стыда — огонь гнева.

— Мне говорили, ты мудрый! — сказала женщина. — А ты просто нахохленный! Какое мне дело до разбойников и ханов! Я осталась вдовой, но я хочу быть как все женщины. Я хочу детей! Запомни, мудрец! Все твои мудрости — пыль перед любовью! Не мудрости спасут народ от истребления, спасут матери, рождающие детей.

— Верно, милая женщина! — воскликнул Махтумкули. — Все твои слова — правда! Но кто же мне даст ответ, сколько еще Туркмения будет платить дань дэву, пожирающему саму юность?

— Ах, не знаю, мудрец! — женщина махнула рукой и вышла из кибитки.

Подружки встретили ее смехом, а она сказала им:

— Он вправду святой!

ПОСЛЕДНЕЕ

Махтумкули проснулся.

— Что теперь? — спросил он.

— Утро! — ответили ему.

— Что теперь… в мире? — нахмурился он, потому что его не поняли, а говорить ему было трудно.

— В мире — война! — ответили ему. — Но нас она минула, слава аллаху.

Махтумкули тягостно вздохнул и отвернулся, но через минуту он опять заговорил:

— Я хочу посмотреть на горы.

В кибитку пришли люди, вынесли шахира на ковре на улицу.

— Сонгыдаг! — узнал Махтумкули.

Его лоб пересекли морщины.

— Вспомнил: мне приснилось, что я сочиняю стихи. Запишите: "Проходит лживый мир, проходит он…"

Шахир замолчал.

— Стихи я продиктую потом. Дайте мне наглядеться, я так и не успел наглядеться, все война, все крики, плач…

"Люди отошли от умирающего.

Окутанные в голубую дымку, вал за валом, выше и выше возносились к небу, к солнцу прекрасные горы родины.

Зелеными змеями вились ущелья, шумела река, гудели пчелами весенние деревья.

"Я тоже был как дерево, и над каждым моим соцветием дрожала и звенела пчела", — Махтумкули улыбнулся, и мир остановил свой бег.

Разлилась тишина над горами. Даже река умолкла, чтоб не помешать ша́хиру услышать в себе гуды и звоны цветущего дерева.

ИБ № 4188

Ответственный редактор С. М. Пономарева. Художественный редактор Г. Ф. Ордынский. Технический редактор Г. Г. Рыжкова. Корректоры Г. С. Муковозова и Ж. Ю. Румянцева. Сдано в набор 25.02.80. Подписало к печати 04.09.80. А09722. Формат 60X84 1/16. Бум. типогр. № 1. Шрифт литературный. Печать высокая. Усл. печ. л 11,16. Уч. — изд. л. 10,08. Тираж 75 000 экз.

Заказ № 415. Цена 50 коп.

Ордена Трудового Красного Знамени издательство "Детская литература" Государственного комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Москва, Центр, М. Черкасский пер., 1. Калининский ордена Трудового Красного Знамени полнграфкомбинат детской литературы им. 50-летия СССР Росглавполиграфпрома Госкомиздата РСФСР. Калинин, проспект 50-летия Октября, 46.

Примечания

1

Афганец— местный юго-западный ветер.

2

Шахир — поэт.

3

Акга́ — почтительное обращение к отцу у гокленов.

4

Тамды́р — круглая глиняная печь, в которой пекут хлеб.

5

Уле́мы — ученые богословы.

6

Бахши́ — сказитель и певец.

7

Асы́к, гуляка́, бука́в — женские украшения.

8

Кызылба́ши — дословно "красные головы". В их чалму двенадцать раз вплетена красная лента. Туркмены кызылбашами называли своих врагов.

9

Эдже́ —мать, обращение к старшим женщинам.

10

Чо́рба — суп.

11

Корку́т-ата́ — герой туркменского эпоса.

12

Алама́н — набег.

13

Дастарха́н — скатерть; туркмены едят, сидя на полу.

14

Пальва́н — богатырь.

15

Нуке́ры — вооруженная охрана, слуги ханов, во время вои́ны — воины.

16

Арча́ — древовидный можжевельник, растущий в Средней Азии.

17

Мекте́б — школа.

18

Аске́р — воин.

19

Такси́р — почтительное обращение к человеку.

20

Дэв — сказочное чудовище.