тут же можно было наткнуться на кусок скалы, поросшей лишайниками, ощутить брызги горного ручья, которые несет искусственный ветер от огромных вентиляторов с авиационными винтами. Самое смешное, что все это могло вдруг сдвинуться с места и уплыть в слепящую мглу.

— Па-аберегись! — орали работяги, толкающие тележки с камерами и прожекторами по рельсам, проложенным по бетонному полу.

Трегубова дергала меня за рукав, чтобы убрать у них с дороги. Наконец-то мы достигли выгородки, на которой красовалась надпись: «УМИРАЕТ ПОСЛЕДНЕЙ». В нее вела полноценная дверь, и когда мы с Настей переступили порог, то оказались в помещении, озаренном обыкновенными лампами дневного света. Здесь тоже было полно суетящихся людей, но, по крайней мере, можно не опасаться, что сшибут с ног тележкой с краном, на котором висит тяжеленная кинокамера.

— А-а, вот и вы! — воскликнул Мякин, появляясь из-за внутренней перегородки. — Спасибо, что не опоздали… Идите переодеваться и гримироваться. Сегодня снимаем сцену знакомства Желтова и Румянцевой в особняке.

Меня тут же окружили и оттащили от моей спутницы. Через минуту я уже оказался в гримерной, где мне выдали костюм — брюки-клеш, тельняшку, бушлат и бескозырку с серебряными буквами на черной ленте, которые складывались в слово «АСКОЛЬДЪ».

Знакомый набор. Бескозырку напялить мне не дали, усадили в кресло перед зеркалом-трельяжем и принялись гримировать, сверяясь с какой-то картинкой. Примерно через час, в зеркале появилось другое лицо — мое и в то же время — не мое.

Я посмотрел на него несколько секунд, привыкая.

Теперь можно было напяливать и бескозырку, а также патронташ и портупею с маузером. В этом виде меня и привели на съемочную площадку. Она представляла собой декорацию комнаты, обставленной во вкусе богатых людей начала века. Гобелены на стенах, кресла с гнутыми ножками, рояль, фальшивые окна с не менее фальшивым пейзажем за ними. Все это освещалось с разных сторон, так что ни предметы, ни люди, здесь находящиеся, не отбрасывали тени. Людей, кстати, было более, чем дофига.

Не думаю, что здесь присутствовали посторонние. Это же не натурные съемки. Все, включая актеров — их можно было отличить по костюмам и гриму — находились на ногах. Сидел только один человек — режиссер. Он сосредоточенно изучал какие-то бумаги, потом вынул из нагрудного кармана «вечное перо», подмахнул листы и передал юркому человеку в костюме-тройке и круглых очках. Тот взял их, удовлетворенно кивнул и покинул площадку. Остальные остались на месте. Наконец, Григорий Фомич обратил внимание на присутствующих.

— Так, — сказал он. — Объясняю задачу… Екатерина Румянцева сидит в особняке своего жениха и ждет его возвращения. Ей тревожно, потому что Гражданская война докатилась и до Сибири. У них в уезде пока тихо, он находится на нейтральной территории, но ее жених, золотопромышленник Севрюгин, уехал в город, чтобы разузнать, скоро ли к ним придут белые.

Он похмыкал, воздел палец кверху и продолжил скороговоркой:

— От этого зависит их с невестой судьба. Однако совершенно неожиданно в поместье приезжает отряд красных, которыми командует бывший балтийский матрос Желтов… Мы снимаем сцену его появления в зале, где музицирует Румянцева. Чекист входит один, оставив своих бойцов в соседних помещениях. Как крестьянскому сыну, ему любопытно взглянуть на барышню, но вместе с тем, он хочет узнать о Севрюгине… Это общая экспозиция, теперь собственно мизансцена… — он кивнул на Трегубову. — Румянцевой тоже любопытно, хотя и страшно. Она слышала о красных разные ужасы, тем более — о петроградских матросах. Ей чудится, что вот-вот ворвется чудовище и растерзает ее, а входит-то обыкновенный парень… Трегубова, ты учти, в этой сцене важно не переиграть, ведь она определяет всю историю их дальнейших отношений… Краснов, вы тоже постарайтесь обойтись без наигрыша, ведите себя так, как поступили бы вы сами, с учетом вот этих всех обстоятельств, что я вам излагаю. Сначала репетируем… Трегубова, садитесь к роялю… Так, что здесь? Сначала вбегает горничная… Молчанова, приготовьтесь…

Настя подошла к роялю, села на вращающийся табурет, открыла крышку, положила пальцы на клавиши. Не раздалось ни звука. Понятно, звук будут писать потом. Актриса в платье горничной выскочила из декорации через двустворчатую дверь.

— Начали! — скомандовал режиссер.

Дверь распахнулась, на площадке появилась Молчанова, вернее — по сценарию — горничная Глаша.

— Что там за шум, Глаша? — спросила ее Румянцева, в облике и взгляде которой мало что осталось от Анастасии Трегубовой.

— Солдаты, барышня! — выпалила та, будто и вправду чего-то испугалась.

— Какие еще солдаты? — терпеливо осведомилась барышня.

— С ружьями!

— Экая же ты бестолковщина… — вздохнула Румянцева. — В погонах или без?..

— В кожанках, барышня!

— А офицеры среди них есть?

— Нет, конечно! Это красные! Матрос у них главный!

Барышня вскочила, прижала стиснутые руки к груди, но справилась с собой и произнесла:

— Пригласи же матроса, Глаша…

— Краснов, на исходную! — скомандовал Мякин.

Я тоже вышел из декорации, лихорадочно припоминая свои реплики и последовательность действий. Вслед за мною за двери выскочила Молчанова, кивнула мне. Я сдвинул бескозырку на затылок для пущей лихости, поправил портупею и снова шагнул на съемочную площадку. Первое, что я увидел — это откровенно враждебный взгляд Насти, направленный на меня… Нет, не Насти, конечно, а Екатерины Румянцевой. Я вспомнил, мы же репетировали эту сцену… или не эту? Ладно, что он там говорит?..

— Вы здесь хозяйка? — гаркнул я.

— Стоп-стоп-стоп! — вмешался Григорий Фомич. — Не рявкайте, Краснов, вы не на палубе линкора… Вы лихой парень, вам нравится барышня, хоть она и из враждебного класса… Вот бескозырочку-то вы правильно заломили… Это хорошо… Под бескозырочку и настроение должно быть… Чуете? На исходную!..

Я опять вышел за дверь и снова зашел в декорацию залы. Теперь я не спешил, неспешно оглядел помещение и как бы между прочим поинтересовался:

— Вы здесь хозяйка?

Глава 18

Второй мой выход на съемочную площадку понравился режиссеру больше, но все-таки погонял он и меня, и настоящих актеров, участвующих в этом эпизоде, еще около часа, прежде чем велел отдохнуть перед съемкой. Честно говоря, я уже был весь в мыле, а ведь мы еще не отсняли ни одного кадра! М-да, работенка у киношников… Это тебе не по красной дорожке красиво пройтись. В перерыве мне подправили грим, напоили холодной водой и дали возможность посидеть под вентилятором. Все-таки «юпитеры» — осветительные приборы — жарили, как полуденное летнее солнце.

И вот