организации, владеющие землей у нас под ногами – сегодня мы зовем их пайщиками – имеют, что вывалить на стол, что отмыть, но им нужно что-то, на что их потратить: застройка, облик которой будет настолько привлекателен для законодателей вкусов и чиновников, что позволит игнорировать дефицит демократических процедур. И вот, все они встречаются в Каннах.

Стороны совершают тонко продуманный брачный танец: дармовая водка и сигареты помогают им поддерживать тонус. Первое дело – демонстрация способностей. В «бункере», как здесь зовут Большой дворец, который сам теперь – устаревшее видение будущего, в гигантском зале, в спонтанном городке изощренных и не очень стендов, представляющих местности, компании и архитекторов, перед богатенькими прохожими разложен товар. Кто-то старается привлечь внимание при помощи мудреной, как новейший фильм о супергерое, компьютерной анимации – визуализации будущих городов непосредственно на сетчатку через гарнитуру виртуальной реальности. Анимация настолько совершенна и настолько повсеместно распространена здесь, на инвестиционной выставке, что почти невозможно разобраться, что – реальность, что – нет, а чему еще только предстоит стать реальностью. Но это именно то, на что и рассчитывают продавцы.

Правда, царят здесь по-прежнему старомодные макеты – гигантские, на огромных постаментах и столах, представляющие в герметичных кубах из оргстекла архитектурные мечты, которым не страшна атмосфера вовне. Кто бы ни делал для макетов миниатюрные деревья, крошечных человечков и игрушечные автомашины, он должен был сорвать на этом приличный куш. Иные стенды перегружены общими местами. Тут и «перспективы», и «символы», и пространства «смешанного использования» со «связностью», в формах, обычно «динамичных», и всегда с «видением»: видения в Каннах много. На других стендах мне, честно говоря, решительно неясно: что это, кто это и где это, покупают они или продают; сколько бы я не задавал вопросов, прояснить мне так ничего и не удалось; надо полагать, что это властелины Вселенной.

Следующий этап брачного танца – ухаживание. Участники выставки имеют возможность отправиться в кафе «Рома» или в отель «Мартинес», памятник ар-деко. Шампанское льется рекой. На частных вечеринках – на яхтах или на виллах наверху холмов – тают устрицы. Впрочем, крутые повороты, вечеринки у бассейна и обильные возлияния – не лучшая комбинация. Журналистов, между тем, не приглашают, и мы направляемся в пляжные бары, откуда в шесть вечера, когда рассказы наши начинают путаться, евродиско выбрасывает нас наружу. Напрягите воображение. Кто знает, что в них правда, а что – нет? Говорят, что на инвестиционной выставке продают «недвижимость», но вокруг, кажется, всё находится в движении. Всё вокруг – отчасти факт, отчасти вымысел. Однако самые невероятные истории рассказывают в наше время о наших городах зрелищ. Трюк заключается в том, чтобы разобраться, что – правдивые истории, а что – басни.

«Орбита» Арселора Миттала в Лондоне. you_only_live_twice/Flickr. Licensed under CC BY-SA 2.0: https://creativecommons.org/licenses/by-sa/2.0/legalcode

Глава пятая

Брендшафты

Мусорное пространство – плод одновременно переспевший и малопитательный.

Рем Колхас[130]

Проблемы имиджа

Архитектор Уилл Олсоп незаметно выскакивает с пачкой сигарет «Бенсон и Хёджес». Рита Дэвис, исполнительный директор по культуре Торонто, в духе апостольских посланий вещает о «Культурном плане креативного города», предваряющим тот момент, когда Канада станет великой и благородной:

– Мы – город, рожденный свыше. Аллилуйя. Торонто может быть культурной столицей мира.

Она хвалится тем, что в ее городе ста языков каждый седьмой трудящийся занят в творческой области: это дополнительные 9 миллиардов в ВВП города. Это будет Год креативности, заключает она. Аудитория стонет.

Ослоп – почетный гость на крещении рожденного свыше Торонто. Его новое здание, Центр дизайна фирмы «Шарп» (в народе уже прозванное «летающей столешницей» – стальная плита, которая плывет над городскими крышами, опровергая законы физики), – первая фаза новой креативной жизни города. Доныне, отмечает Дэвис, Торонто был несколько апатичен в вопросах культуры. «Наши конкуренты уложили нас на обе лопатки». Сосед Монреаль (свист, шипение) отваливает по $26,62 на душу. Сан-Франциско – $86,01. Торонто – всего-то $14,65. Креативность, о которой толкует Рита Дэвис, это, видите ли, не холсты, концепты и страдающие художники. Речь об инвестициях. Сегодня «креативность» города – это то, что он предлагает на мировой сцене. Культура становится областью связей с общественностью.

К тому же города сегодня тоже бренды. С момента появления города-предпринимателя продажа его территории квадратными метрами, сама идея продвигать населенный пункт, как если бы речь шла о продукте – о тостере, скажем, или о пивной – сделалась совершенно нормальным явлением. Населенные пункты являются коммерческими предприятиями; у них есть свой публичный имидж. Это и есть брендшафт.

«Маркетинг местности», к примеру, устанавливает бренды населенных пунктов соответственно специфическим качествам каждого города, большого или маленького, или мечтам о том, что из него может получиться; чаще же всего – соответственно тому, какие мечты сулит он своим потенциальным жителям и инвесторам. Креативность местности – всего лишь одно из длинной череды качеств, таких как наличие спортивных сооружений, эффективность транспортной инфраструктуры или, как в случае с PR-кампанией Glasgow’s miles better в Глазго восьмидесятых, неопределенная категория «счастья» – которые используют для того, чтобы выделять на земной поверхности отдельные местности, а также чтобы успешнее привлекать доходы и приезжих.

Архитектуре, коже на городском лике, в этом урбанистическом ребрендинге отводится центральное место. Со времен Олимпийских игр в 1992 году, Барселона широко использует поразительную архитектуру Антонио Гауди, наследие XIX века, как инструмент саморекламы. Опыту ее последовал Глазго, который эксплуатирует теперь на всю катушку наследие Чарльза Ренни Макинтоша. Но и современная архитектура, равно как историческая, может внести лепту в создание образа города, как показывают примеры Оперного театра Йорна Утцона в Сиднее 1970 года и музей Гуггенхайма в Бильбао Фрэнка Гери (спустя четверть века), завлекающих туристов в постиндустриальные города и прославляющие их на весь мир.

После Бильбао, между прочим, современную архитектуру бесчисленное количество раз использовали, чтобы (если вспомнить расхожие клише) придать некоей местности «новое лицо», помочь ей «перевернуть страницу», пережить «трансформацию» или вдохнуть в нее «новую жизнь». Материальная форма города формирует спрос. «Нуждается ли Мельбурн в знаковом сооружении, которое он нанес бы на туристическую карту?» – вопрошал в 2006 году заголовок в газете «Эйдж»[131].

– Ливерпуль – это новая Барселона, – сказал Мартин Джексон, партнер агентства по недвижимости «Найт Фрэнк», в интервью «Гардиан» в 2008 году, когда город готовился стать культурной столицей Великобритании[132]. – Если забыть о погоде, у них есть, очевидно, много общего.

За пару лет до того и в Хельсинки «заместитель