поднял голову.

– Не против? – поинтересовался прокуренным голосом Виктор Ромал и устремил на сына взгляд прищуренных черных глаз. Глаз акулы. В руках он сжимал Костин рюкзак, серый и разорванный в нескольких местах. На кой черт он ему понадобился? – Язык проглотил?

Парень стиснул челюсти. Его отец был высоким, широкоплечим мужчиной с черной шевелюрой, черными глазами и черной душой. Он обвешивался дешевыми цепочками и с повадками лорда расхаживал по смердящим, тонущим в грязи районам. Из-под распахнутой рубашки торчали буквы блеклой татуировки. Там старший Ромал вытатуировал свое имя.

– Валяй, – безразлично бросил Костя.

– С хрена ты приперся? – Виктор дернул за молнию и уселся за стол, нагнувшись над рюкзаком, как над ценным кладом. Грязные волосы, связанные в хвост, он отбросил назад, чтобы не мешались. Вытащил футболку и кинул ее одному из сыновей Волана, а потом ядовито усмехнулся: – Делиться надо.

– Мне не жалко.

– Что здесь забыл?

– По тебе соскучился.

Виктор на секунду замер, взглянул на сына, а затем хохотнул и продолжил рыться в рюкзаке, как помойная крыса.

– Домой, значит, вернулся.

– Не вернулся.

– То есть уйдешь скоро.

– Уйду.

– Опять.

– Ничего не изменилось. Я только…

Отец так неожиданно ударил кулаком по столу, что Анна зажмурилась, а Волан с сыновьями тревожно переглянулись. Лицо Виктора исказила гримаса ярости, уродливая и пугающая, и он с такой ненавистью уставился на сына, что, будь его глаза лазерами, от того не осталось бы живого места.

– Ты, значит, приходишь в мой дом, ешь мою еду, а потом нос воротишь?

– Я не ворочу нос.

– Но собираешься удрать.

– У меня учеба, я не могу ее забросить.

– И на хрен тебе сдалась твоя учеба? – Виктор достал из рюкзака студенческий и в недоумении изучил его, осмотрел, как археологическую находку. На лбу у него появились морщины. – Что за фигня?

– Пропуск.

– Без него не пустят?

– Не пустят.

Виктор фыркнул и, недолго думая, разорвал картонку пополам. Он ухмыльнулся, как шкодливый ребенок, а Костя вздохнул и решил, что все к лучшему. Неприятно, конечно, но восстановить студенческий куда проще, чем срастить кости. Пусть отец развлечется, издеваясь над вещами, а не над самим Костей.

– Мешок мусора, – рыкнул старший Ромал и сердито посмотрел на сына.

– А что ты там ожидал найти? Слитки золота?

– В городе есть чем поживиться.

– Я не для того поступал в универ.

– А для чего тогда, мать твою? С какого хрена ты опять сидишь на моей кухне?

– Я пришел к маме.

– «Я пришел к маме», – визгливо передразнил Виктор и вдруг резко подорвался на ноги. Костя встал следом: секунды промедления могли вылиться в проблемы. – Никуда ты не пойдешь, чяво. От меня дважды не уходят.

– А мне наплевать на твои слова, – металлическим голосом процедил Костя.

– Яйца «за забором» отрастил?

– Пришлось.

– Хочешь, отрежу? – прыснул мужчина и расхохотался, уперев руки в боки. – Они тебе там не мешают? Больно большие стали.

Костя смотрел, как отец ржет над ним вместе с дядькой и двоюродными братьями. Он так крепко сжал кулаки, что ногти до крови впились в ладони, и попытался взять себя в руки, но только сильнее разозлился. Его триггер. Его слабое место. Вот оно. Этот дом и отец, его кривая ухмылка, бренчащие на груди цепи. От одной мысли, чтобы остаться здесь еще хотя бы на пару минут, у парня поднималась температура и темнело перед глазами. Константин решительно шагнул вперед, но Виктор толкнул его обратно и прищурился:

– Ты куда собрался?

– Пропусти, – прохрипел Костя.

– Не выводи меня.

– Я ухожу. Дай пройти.

– Что тебе дать? – Глаза у мужчины сузились. Он склонил голову набок, как делал и сам Костя, когда выходил из себя, и расправил плечи. – Я не расслышал. Чего ты хочешь?

– Я хочу…

Виктор Ромал схватил нож со стола и в один шаг оказался прямо перед сыном. Анна закричала так, будто сама земля разверзлась под ее ногами, но… ее никто не слышал. Она и сама себя не слышала. Тогда она просто вышла из комнаты, а ее муж приставил острие ножа к горлу сына и зашипел:

– Чего ты хочешь?

Ромал в ступоре уставился на отца. Он молчал и дрожал, дыша тяжело и неровно, а Виктор скалил зубы, как настоящее животное.

Откуда в глазах отца столько ненависти? Почему он его так ненавидит?

– Чибэнгиро[31],– выплюнул Виктор, – здэмари[32].

– Нет.

– Здэмари.

– Я никого не предавал! – горячо воскликнул Костя и дернулся в сторону, но отец сильнее прижал лезвие к его кадыку.

– Ты мне противен. Ты… щенок. Променял семью на… – Виктор не нашел слов. Он поморщился и с отвращением покачал головой. – Кто ты?

– Твой сын.

– Кто?

– Твой сын!

– Ты – мой позор.

– Это ты – мой позор.

– Придержи язык, малец, иначе…

– Что? – Костя подался вперед, и лезвие царапнуло кожу. – Что ты мне сделаешь? Не трать время, давай уже, прирежь меня! Или вали с дороги.

– Да ты страх потерял.

– Я уйду отсюда, хочешь ты этого или нет.

– Уйдешь? – переспросил Виктор и прищурился. Он встряхнул парня и прошипел: – Ты не уйдешь, мы тебя вытравим, ты – не предатель, ты – чужак. – Он оскалился, и Костя ощутил, как у него исчезала надежда. – Ты – не семья мне.

Виктор подозвал своего брата и его сыновей. Те схватили Костю за плечи и скрутили, как беглого преступника. Ромал попытался вырваться, но сил не хватило. Они навалились на него, будто снежная лавина! Виктор взмахнул ножом перед лицом Кости, и парень в панике округлил глаза, не понимая, что происходит.

– Какого… – зашипел он, а дядя Волан пихнул его вперед, – отвалите!

– Не рыпайся.

– Что за херня!

Ему не ответили. Отец схватил Ромала за волосы и резко потянул на себя. В воздухе мелькнул сверкающий нож, и в следующее мгновение на пол упала прядь угольных волос, свернувшись в черное кольцо. Константин зарычал, так и не осознав до конца, что сейчас случилось. Братья отошли к окну, Волан спрятался в тени Виктора, а Костя замер и почувствовал, как по лбу течет кровь. Нож задел кожу.

Рядом с угольной прядью на пол упали темно-красные капли.

Костя поднял взгляд на отца и растерялся. Что сейчас случилось? Что они сделали?

Парень пытался найти рациональное объяснение произошедшему и не находил. Да, в детстве он слышал истории о предателях и знал, что им сбривают волосы, прежде чем выгнать из табора, но это же рудимент, байка, легенда. Так больше не делают. Это дико, унизительно, неправильно. Так больше не поступают!

Ромал прожег отца презрительным взглядом и почувствовал,