– Она, что ли, не оценила всю твою средневековую романтичность?

– Я, что ли, не собираюсь тебе ничего рассказывать.

– Да брось. Мог бы хотя бы раз поплакаться мне в жилетку.

– Не вижу на тебе жилетки.

– Вот оно что, – присвистнул Селиверстов, – теперь буду знать, во что мне одеваться, чтобы тебя пробило на слезу.

– На слезу меня пробивает только твое чувство юмора.

– Как остроумно, вортако.

– Спасибо, сэнсэй, – поклонился Костя, и парни заулыбались.

Когда они вышли из университета и направились к парковке, Даня пробубнил:

– Что еще за пояс безбрачия…

Глава десятая

Предатели

Костя уже больше месяца не был дома. Он так соскучился по матери, что впервые с таким энтузиазмом возвращался в свой «двор чудес». Пригородные трущобы – место грязное и мрачное. Некоторые кварталы тонули в мусоре, некоторые – в вони. Костя всю жизнь прожил в квартале, тонущем в людях. Их действительно было так много, что казалось, в каждой квартире умещается целое поколение. Правда, как бы сильно ни отличались кварталы, все они были огорожены металлическим забором. Символическим, разумеется. Виктор Ромал всегда называл этот забор разломом между мирами. Он вообще любил преувеличивать. Все люди ведь в чем-то особенно талантливы, верно? Так вот отец Кости умел приукрасить. Учеба – ложная религия, учителя – шарлатаны, навязывающие детям свою точку зрения. Любовь – яд, отравляющий жизни. Свобода – смерть. Он считал себя пророком, мудрецом, гением и Сократом, и, если Костя с ним не соглашался, Костю хорошенько наказывали. Костя пять раз лежал в больнице с переломами. Когда ему исполнилось пятнадцать, Виктор разбил о его лицо вазу, и с тех пор правую бровь парня пересекал кривой глубокий шрам. Жизнь со старшим Ромалом была непредсказуемой и паршивой, но вырваться на свободу отчего-то хотел один лишь Костя. Мать сносила побои с завидной стойкостью, с ее губ ни разу не сорвалась претензия в адрес мужа. Ромал не понимал мать, а она не отвечала на его вопросы. Так они и жили долгие годы, сражаясь каждый со своими демонами.

Ромал приехал вечером. Солнце медленно закатывалось за горизонт. Издалека «двор чудес» напоминал светящийся гигантский мегаполис. Но чем ты ближе подходил к серым кварталам, тем отчетливее видел десятки этажей, сотни домов, тысячи коробок, дряхлых и разваливающихся, стоящих бок о бок. Не просто большой поселок под Питером, а гетто, куда никогда не возят туристов.

Грязь хлюпала под ногами, когда Костя брел вдоль хорошо знакомых узких улочек. Ветхие балконы так и норовили свалиться на голову, а на них все равно выставляли ржавые велосипеды, банки и сушилки для белья. Дети носились в потрепанной одежде: тут они всегда донашивали одежду за старшими. У Ромала родных братьев или сестер не было, и он носил одежду папы. В школе уже это было веской причиной для насмешек.

Свои первые деньги – награду за победу в городской олимпиаде по математике, пять тысяч рублей, баснословные деньги, – Костя потратил на футболку и джинсы. Он никогда еще так собой не гордился. Сросся с джинсами, как со второй кожей! Тогда Косте исполнилось пятнадцать, и тогда отец вышел из себя и разбил вазу о его лицо. Деньгами в семье распоряжался только Виктор, и за нарушение этого правила можно было поплатиться. Правила Ромал знал, но с возрастом перестал им подчиняться, так что дома его шпынял отец, а он, в свою очередь, на улицах шпынял остальных. Связываться с ним уже тогда боялись, потому что бил он лихо и хладнокровно, удивительно жестоко вымещая злобу в уличных драках. И даже сейчас, стоило Косте появиться в родном квартале, улица подозрительно пустела: тут помнили, как он протащил парня, свистнувшего у него зажигалку, по грязи до площади. И пусть Ромал никогда не находил денег на сигареты – слишком дорогое это удовольствие, – зажигалку он все равно решил вернуть, да еще и превратил разборку в настоящее мероприятие. Мать Кости даже не попыталась наказать его. Возможно, она понимала, что в нем говорит кровь. Яблоко от яблони.

Костя подошел к грязно-рыжему обшарпанному двухэтажному домику. Его окна были раскрыты, из них доносились чьи-то разговоры, крики, валил дым или пар – неясно. В глазах парня мелькнуло глубокое отчаяние; он не любил это место и всегда хотел сбежать отсюда, но… от родных не сбежишь. От крови не сбежишь. Так считала мама, а Костя не умел с ней спорить.

Ромал поднялся на второй этаж, вдыхая спертый воздух, и остановился у двери. Ему вдруг показалось, что он совершает огромную ошибку. Дом пугал его. Да, именно так. Костя боялся оказаться в своем прошлом, потому что всеми силами отрицал его. Что, если его вновь поглотит «двор чудес»? Тащить кошельки, наживаться на пожитках мертвых и с энтузиазмом копаться в горах мусора, надеясь отыскать там нечто ценное… Этим ведь жил его отец, этим жила его семья. Что, если Костя станет частью этого безумия?

Костя громко сглотнул, смахнул испарину с лица и открыл дверь. В коридоре горел свет, на кухне работал телевизор. Парень наступил на горло своим чувствам и откашлялся, в глубине души предполагая, что, возможно, его никто не ждет, но вопреки всему наивно надеясь, что у него все же есть дом.

– Мам? – Константин бросил рюкзак и стащил с головы капюшон серой толстовки. Никто не ответил, и он двинулся по узкому коридору, перешагивая через разбросанные коробки и обувь. Из-за тонких стен доносились разговоры соседей. Крыша скрипела, предупреждая на своем языке, что вот-вот рухнет. Костя свернул на кухню, смахнул волосы с лица и вдруг улыбнулся, как мальчишка: – Мам.

Анна Ромал обернулась и отложила на стол деревянную лопатку. Невысокого роста, с темными волосами и удивительно добрыми глазами, Анна выглядела уставшей, но все равно была одной из самых прекрасных женщин в мире. Костя никогда в этом не сомневался. Его мама – спасательный круг. Она редко соглашалась с ним и редко его поощряла и все-таки любила его, пусть тихо, но по-настоящему.

Ромал в несколько широких шагов оказался рядом и крепко прижал мать к себе. Она зажмурилась, погладив его по голове, а он сцепил руки за ее спиной, будто больше всего на свете нуждался в ее близости. Анна отстранилась, осмотрела лицо сына, а потом вдруг коснулась ссадины на его подбородке и возмущенно цокнула языком.

– Я в порядке, – тут же отрезал парень.

– Мэ ада шуньдем.[25]

– Мам, ничего смертельного.

– Ты дрался.

– Ну… – Ромал проследил, как мама вновь подошла к старой,