Союзе и ограничивали возможности газеты. В результате старания Стронг приносили ей скорее чувство бессилия, чем удовлетворение, но некоторые из сотрудников редакции находили способы, выполняя редакционные задания, извлекать из них какую-то пользу и для себя. На долю же других выпали в итоге суровые испытания, каких самой Стронг не доводилось пережить даже в худшие времена.

Сотрудничая с газетами и публикуясь, журналистки в Советском Союзе вступали на международное поприще, где верховодили мужчины, а также получали возможность самореализации. Понятно, что их привлекала возможность собственными глазами увидеть новые общественные механизмы, поучаствовать в их создании и затем поведать о них миру, тем более что среди этих нововведений были и попытки наделить женщин равными с мужчинами правами. Как представительницы «женской» журналистики в США, они уже прославились «живыми личными репортажами» и «разгребанием грязи». Теперь же эти американки, рисуя картины жизни в Советском Союзе, сознательно работали над собственным публичным имиджем. Это неизбежно сказывалось не только на манере их письма, но и на их восприятии самих себя. Пытаясь примирить желание рассказывать «правду» с желанием вызывать к жизни новые виды правды, эти женщины вступали в разнообразные и сложные отношения со своей работой.

Анна Луиза Стронг и традиция женской журналистики в Советской России

Анна Луиза Стронг, написавшая более десятка книг и бесчисленное множество статей о Советском Союзе, была самым плодовитым хроникером, знакомившим американских читателей с советской жизнью. В силу своей поразительной работоспособности Стронг стала самой заметной из журналисток, освещавших события в Советском Союзе. Вопреки заявлению Уитмана Бассоу о том, что «в первые годы в Советской России редко можно было увидеть женщин-журналисток», именно они (а многие из них работали внештатно на разные издания) в первую очередь формировали представление иностранцев о Советском Союзе, особенно в первые годы его существования.

Луиза Брайант, Бесси Битти, Рита Чайлд Дорр и Мадлен Доти были в числе тех, кто предлагал читателям самые яркие рассказы о русской революции. Другие журналистки и фотокорреспондентки продолжали вращаться в преимущественно мужских газетных кругах Москвы по крайней мере до середины 1930-х годов. На страницах главных ежедневных газет, общенациональных и международных периодических изданий и в десятках книг женщины раскрывали такие важные подробности повседневной жизни, которые часто оставались вне поля зрения более известных журналистов-мужчин – например, Луиса Фишера, Уолтера Дюранти и Юджина Лайонса. Сам отбор материала, совершавшийся журналистками, и, в частности, их внимание к культурной жизни и к «женским вопросам», таким как забота о детях, воспитание и образование, социальное обеспечение, возможности женщин в сфере трудоустройства и в общественной жизни, а также законы, касающиеся брака, развода, контроля над рождаемостью и материнства, тоже во многом помогали формировать западные представления о новой России. Moscow News как издание, созданное по инициативе советских властей, заметно отличалось от той журналистики, у истоков которой стояли Брайант, Битти, Дорр, Доти и многие другие, однако большинство сотрудниц ее редакции писали также и для различных американских газет и журналов – от The New York Times до Ladies Home Journal. К тому же сотрудничество с Moscow News служило стабильным источником дохода для женщин, которым хотелось жить в Москве.

Стронг вдохновилась примером Луизы Брайант, чья книга «Шесть красных месяцев в России» (1918) изначально публиковалась по частям: ее печатали более десятка разных американских и канадских газет – от принадлежавших агентству Херста New York American и Toronto Star (последняя была самой крупнотиражной газетой в Канаде) до айовской Waterloo Evening Courier. В материалах Брайант находилось место и личному опыту, и политическим портретам, и комментариям, причем особое внимание уделялось женщинам и «женским вопросам». Брайант, Битти и некоторые другие корреспондентки задавались целью противостоять тому, в чем они усматривали погоню за сенсациями, призванными повышать популярность газет и подпитывать американскую страсть к скандальным россказням про большевиков. Позже эту задачу взяла на себя и Стронг.

У Брайант имелись связи с людьми, с которыми очень хотела познакомиться Стронг, в том числе «публика из Liberator… люди из Civil Liberties… из Nation». В свой черед Стронг, которая еще не могла представить, что в будущем сама станет хроникером советской жизни, договорилась о публикации статей Брайант в Seattle Union Record – газете, ставшей преемницей Daily Call и гордившейся тем, что правдиво освещает для своих читателей мировые события. В декабре 1918 года Стронг написала Брайант:

Вы умеете показать идеализм так, чтобы он засиял, но при этом не казался бы запредельно-невозможным и не выглядел просто частью духовного мира, как у [Линкольна] Стеффенса. Вы показываете человеческий фон – то, что происходит с простыми людьми, обычными прохожими… Та убедительная картина, которую вы создаете, – как раз то, что сейчас нужно больше всего[371].

Во время своего первого визита в Советскую Россию в 1921 и 1922 год (значительная часть этого времени была проведена в больнице после перенесенного тифа) Стронг загорелась идеей: показать советскую жизнь в положительном свете для читателей из США. Правда, пока ей не удалось увидеть ничего, кроме разрухи. И все же она вспоминала:

Мне ни на минуту не приходило в голову, что можно покинуть навсегда эту страну, этот хаос, в котором зарождался некий мир. Именно хаос и притягивал меня, и вид творцов среди хаоса. Я тоже хотела поучаствовать в этом сотворении… Америка перестала быть первопроходцем в мире. Мировая война низвела ее до положения вожака имперских государств.

В 1935 году, вспоминая свои первые впечатления от новой России, Стронг писала:

Мне казалось тогда – и по-прежнему кажется сейчас, – что Россия находится на переднем крае человечества и идет в наступление[372].

Оправившись от тифа, в январе 1922 года Стронг вернулась в Польшу, как того требовал ее контракт с АДКСО, но несколько месяцев спустя вновь приехала в Россию – уже корреспонденткой журнала Hearst’s International. В свободное время она безвозмездно публиковалась в левой прессе. Изначально она надеялась получить работу на полную ставку в Federated Press – газетном синдикате левого толка, – но тамошнее руководство так и не позаботилось проделать нужную подготовку и отдать распоряжения, которые позволили бы Стронг жить и работать в Москве, и в итоге его вполне устроило, что поддержку ей обеспечит капиталистическая пресса. Стронг утешала себя мыслью, что ее будет читать более широкая публика, и все-таки отказ больно уязвил ее[373].

Стронг как журналистка и лектор отличалась поразительной плодовитостью. Она жила в основном в Москве, но каждый год приезжала на несколько месяцев в США и свидетельствовала там о жизни в Советском Союзе. И все же Стронг не могла отделаться от ощущения, что для советского общества она остается посторонней, а неудачный опыт работы в колонии имени Джона Рида заставил ее усомниться в собственной способности что-то всерьез изменить в советской стране. Желая расширить кругозор, в середине 1920-х Стронг съездила в Китай, где в правительстве Сунь Ятсена коммунисты сделались влиятельной силой. Там она познакомилась с некоторыми хроникерами китайской революции 1925–1927 годов (закончившейся изгнанием коммунистов из Китая) – среди прочих, с Милли Беннет, Евгением Ченом, Уильямом Промом и Агнес Смедли (все они в дальнейшем в том или ином качестве сотрудничали с Moscow News). Съездила Стронг и в Мексику, где США и СССР соперничали за влияние на мексиканское правительство, пытавшееся стабилизировать положение в стране после революции 1910–1920 годов. Там она познакомилась с русской феминисткой Александрой Коллонтай, послом СССР[374]. Стронг начала понимать, что могла бы взять на себя уникальную роль – толковательницы революции для буржуазной печати:

Моя работа превратилась в какую-то игру между редакторами и мною; мне забавно было наблюдать, удается ли мне «надувать» их, протаскивая нужные мне идеи. Я понимала, что «денежные журналы» меня не возьмут: они очень много платили за другое – за тонкую защиту капитализма при помощи легкомысленных рассказов и статей. Зато можно было печататься в десятках других изданий: я ведь хорошо овладела приемами ремесла… некоторые редакторы обзывали мои материалы пропагандой, но все-таки брали их за яркость; просто после них они помещали другие статьи, где поносили все советское… Некоторым редакторам мои материалы