Шрифт:
Закладка:
Вопреки всем опасениям, немецкие офицеры, узнав от хозяйки, что её родственница прогостит недолго, больше Фаиной не интересовались. К тому же, она всячески избегала с ними встреч. По утрам, когда офицеры завтракали и без пяти восемь выходили на улицу к ожидающему автомобилю, Фаина оставалась в постели. А возвращались постояльцы, по обыкновению, глубокой ночью. Накрыв им стол, хозяйка тут же уходила в спаленку и закрывала дверь на крючок.
Фаина долго не засыпала, слыша, как хлопают створки двери, вникая в то, что делалось в зале. Несмотря на позднее время, нередко завязывался спор. Рассудительную речь Клауса перебивал раздражённый голос сослуживца. Привыкнув к их произношению, Фаина улавливала смысл отдельных фраз. Немцы обсуждали положение на Кавказском фронте, упоминали Туапсе, Грозный, Моздок; ругали каких-то генералов и много говорили о Германии. Однажды Клаус с явным неодобрением высказался о фюрере. Голос его оппонента сорвался на крик. После этого, — наверно, поссорившись — офицеры не разговаривали. И две ночи, пока не помирились, за стеной играла мандолина, певуче выводила моцартовскую мелодию. Вскоре, к счастью, квартиранты надолго уехали.
Во дворе, в отдельном поместительном доме, жили дед и бабушка Николая. Каково же было удивление Фаины, когда как-то заприметила за углом стариковского дома парня, очень похожего на Андрея Татаркина, инструктора горкома комсомола. Он, без сомнения, также увидел её и скрылся за глухой стеной дома.
Другой раз, поднявшись ранним утром, Фаина стала очевидицей, как седобородый Лука Иванович провожал двух молчаливых мужчин, спрятавших глаза под козырьками фуражек. Неизвестные шмыгнули на улицу, подгадав к самому концу комендантского часа, когда уставшие патрули убирались восвояси.
В тот же вечер свёкор тёти Шуры пригласил Фаину к себе в дом, загадочно улыбнулся:
— Знакомая тебя спрашивает.
С первого взгляда узнать Лясову было мудрено. Вместо ракушки закрученных волос — короткая стрижка, молодящая чёлочка. Лицо простой, заурядной бабы, а не чело партработницы. Одежда затрёпанная, точно с пугала, а не строгий тёмный костюм с белой кофтой…
— Ну, здравствуй, Гулимовская, — подавая Фаине руку, приветливо сказала Дора Ипполитовна. — Не ожидала?
— Нет, конечно…
В комнатёнке, единственное окно которой выходило на задворок, было уже сумеречно. С тяжёлым вздохом, утомлённо опустившись на диван, Дора Ипполитовна забросала вопросами:
— Что известно о родителях? Как удалось избежать ареста?
— Я в Ворошиловске всего неделю. Ушла с беженской колонной, а жила в хуторе, в одной казачьей семье… Мама до оккупации работала в ессентукском госпитале, а папа… От него давно не было писем.
— Так-так… Я наводила о тебе справки… Как думаешь жить? Разумеется, злоупотреблять гостеприимством ты не намерена?
— Пожалуй, вернусь на хутор. Я до сих пор не сделала отметки в паспорте.
— И правильно поступила! С тобой, дочерью чекиста и членом горкома комсомола, церемониться в полиции не станут. Какая-то сволочь передала списки. Володю Кравченко помнишь, секретаря с шорного завода? А Голеву Аллочку? Её отец тоже служил в НКВД. Оба безвестно канули в гестапо. И таких примеров множество.
— Значит, мне нужно немедленно уезжать.
— Прятаться? Отсиживаться? — с нескрываемым возмущением воскликнула Дора Ипполитовна и откинулась на спинку дивана. — Судьба Родины висит на волоске. Твои родители в Красной Армии. А ты хочешь остаться безучастной? Это, милая моя, похоже на предательство!
— Я… я согласна с вами, — стушевалась Фаина. — Но каким образом могу быть полезной?
Лясова сделала внушительную паузу.
— Разумеется, я тут не в гостях… Готова ли поклясться, что сказанное останется в этой комнате?
— Клянусь. Во имя дела Ленина и Сталина не пожалею жизни! — с пафосом воскликнула Фаина.
— Ну, этого пока не требуется. Ты молода. У тебя многое впереди… Ты спрашивала: чем можешь помочь? Я и другие товарищи оставлены для подпольной работы. Такова воля партии. А это — железный закон. Не жалея сил, мы должны бороться с фашистскими извергами. Сообща приближать победу…
— Я хочу быть с вами!
— Вместе с нами нужно не «быть», а действовать! Это разные вещи. Подполье — предельный риск. Случайная ошибка, расхлябанность и — провал… Ты способна общаться по-немецки?
— В пределах школьного курса.
— Надеюсь, роман Чернышевского не забыла? Рахметов осваивал языки, штудируя книги со словарём. Это же предстоит тебе, — заключила Дора Ипполитовна тоном, не допускающим возражений, и добавила: — Хорошо бы ещё раздобыть скрипку.
— Она со мной.
— Вот как? Умница! Разучи, хотя бы на память, песенки Козина, Утёсова, Юрьевой. Ну, всё это мелкобуржуазное дрянцо.
— Для чего?
— После узнаешь.
На прощание, вручив Фаине томик Томаса Манна со штампом краевой библиотеки и немецко-русский словарь, Лясова ободрила:
— Духом не падай. Одну в беде не оставим. Занимайся. Офицеры не пристают? Ты девица смазливая… Смело вступай с ними в разговор, развивай навыки. И всё, что поймёшь, старайся запомнить. Встретимся, пожалуй, дня через три…
3
Запись в дневнике Клауса фон Хорста.
«Берлин. Гостиница при рейхсканцелярии. 29 сентября 1942 г.
По заданию генерала Йодля вчера я прилетел в столицу, отпраздновавшую двухлетие подписания пакта трёх держав, и с величайшим трудом добился аудиенции у шеф-адъютанта фюрера генерала Шмундта, который одновременно возглавил управление кадров сухопутных войск после отставки Гальдера. Управлению кадров передано также ведение дел на всех офицеров генштаба сухопутных войск (назначение на должности, присвоение очередных званий и т. д.). По мнению большинства наших офицеров, Гальдер отстранён в связи с тем, что пытался убедить фюрера отвести дивизии с Кавказа и Волги, сузить фронт. Не обошлось, вероятно, и без интриги Кейтеля. Он не в самых хороших отношениях с моим шефом, генералом Йодлем. Слышал о его разногласиях с другими генералами. Новым начальником генштаба сухопутных войск назначен Цейтцлер. Будучи начальником штаба группы армий «Запад», он, как свидетельствуют некоторые офицеры, чаще всего пребывал в своём фешенебельном парижском отеле и не имеет достаточного боевого опыта. Гальдер находился на должности ровно четыре года. С его именем связаны многие победы вермахта. Потеря, на мой взгляд, весьма существенная. Впрочем, только фюрер вправе давать оценку тому или иному человеку…
Предметом моего разговора с Шмундтом была озабоченность штаба оперативного руководства, её начальника, тем, что с
