Шрифт:
Закладка:
— Вперед, Борис! — скомандовал Саша. — Я лезу, помогай мне!..
Саша попытался выскочить на волю, но окошечко было так узко, что плечи его неловко застряли между косяками рам. Он рывком подался назад, потом стал с силой протискиваться — и снова застрял.
Между тем рыжий, как норовистый конь, сбросил Олега на землю. Олег схватил его за ноги и взмолился:
— Саша-а, п-помогай!..
— Стой, Саша, давай я, — быстро предложил Борис.
Никитин молча уступил ему место.
Борис, извиваясь ужом, протиснулся в окно, упал вниз на рука, больно ткнулся в землю носом.
Рыжий уже сидел на Олеге верхом и заламывал ему руки. Борис метким ударом сшиб рыжего набок, крикнул:
— Олег, дверь открой!
— Бори-ис! — ахнул Олег, не веря своим глазам.
— Дверь открывай!
Олег в мгновение ока вынул из колец незапертый замок, отдернул засов.
На волю выскочил Саша.
— Ну, держись, рыжий-конопатый, сейчас я тебе устрою то же, что и ты мне! Саша, Олег, рвите траву, да побольше, — сказал Борис. — Мне нужен великолепный кляп.
Рыжий, рыжий, конопатый
Убил бабушку лопатой![28] —
запел Олег и пустился в дикий воинственный пляс. Он плясал вокруг поверженного врага, наверное, так же, как индеец в прошлом веке вокруг пойманного бледнолицего.
— Не ори, — резонно заметил Саша. — Где тут ремешок? Связывайте его, затыкайте рот — и бежим. А он пусть смены дожидается.
— Ну, не-ет! — запротестовал Олег. — Он меня из палатки хотел выкрасть! Я его в плен взял и доставлю живым или мертвым.
— Ладно. Как там дела?
— Отличные дела! Я уже три раза в дальнюю разведку ходил. Четыре номерка имею! И вот этот — пятый.
— А как Ваня Лаврентьев с отрядом действовал? Знамя не захватили?
— Пока нет, но захватим, — решительно заявил Олег. — Я обнаружил, где штаб «зеленых». Впрочем, может, и захватили уже, — спохватился он. — Жаль, если так!
— Тебя прислал кто? — спрашивал Саша.
— Андрей Михайлович. Говорит: «Разузнай, где Никитин, и выручи». Ну я, конечно, разумеется, и выручил.
— Как же ты на крышу залез? — спросил Борис, засовывая рыжему в рот траву.
— Измена-а! — хрипел рыжий. — Все равно-о…
— Очень просто: по сосне. Видите, сосна, и сук от нее над крышей простерся? Я на сосну влез, — рассказывал Олег, — а потом по этому суку — на крышу.
— Ясно, твой метод, — улыбнулся Борис.
— Только за сук уцепился, а этот тип к сосне подошел. Стоит, как тетеря, а я над ним вишу. Красота! Так и подмывало меня: прыгай! Да подумал, догадаетесь ли вы, ведь сосну из окошка не видно. Ну и висел целую минуту, пока он не отошел. Смех!
— Молодец, Олег! — похвалил Подгайного Саша. — Не зря мы тебя в лагеря взяли.
Тем временем рыжий был надежно связан, и как выразился Олег, «лишен силы голоса».
Олег храбрился:
— Я его на плече понесу!
— Как же ты его понесешь? — насмешливо спросил Саша. — Он ведь тяжелее тебя.
— Мы потащим его, как зверя! Привяжем к жерди, на плечи — и айда!
Идея Олега была немедленно принята. Нашли крепкую осиновую палку. Оторвали от рюкзака Бориса лямки. Привязали рыжего к палке, как охотники привязывают убитого волка, — за ноги и за руки…
— Взя-яли!
И торопливая процессия из трех человек исчезла в лесу, похожем в этот ночной час на африканские джунгли.
СЕРГЕЙ ИВАНОВИЧ НЕЧАЕВ И АКАДЕМИК НАУМОВ
Девушка прыгала с вышки.
Она делала уже десятый или одиннадцатый прыжок.
Первые два прыжка она сделала с нижней площадки, но эта высота ее не удовлетворила.
Она влезла на среднюю площадку и упала в воду очень неудачно, подняв целый столб брызг.
Следующий прыжок был не лучше.
Опытные прыгуньи падают в воду с мягким всплеском. Этого нельзя было сказать о девушке: над бассейном каждую минуту раздавался звук хлесткой пощечины.
Девушка прыгала неумело, ударяясь о воду то животом, то боком, то чуть ли не спиной.
Неудачные прыжки причиняли ей боль: тело ее покрылось багровыми пятнами.
Еще прыжок, еще!..
И вот она уже взбирается выше.
Верхняя площадка. Над водой свисает доска.
Девушка несколько секунд стоит неподвижно, глядя куда-то высоко в небо, а потом идет по доске и прыгает с верхней площадки.
Она без страха и без всяких сомнений делает десятый или одиннадцатый прыжок.
Смело, упорно, самозабвенно.
Время — около семи часов утра. Солнце еще не утратило свои ранние золотистые оттенки. Оно светит не жгучим, ярко-белым, а теплым, чуть желтоватым огнем. Над дачным поселком Белые Горки стоит ароматная тишина.
В бассейне, кроме девушки, — никого. Кажется, и поблизости нет посторонних свидетелей…
Впрочем, есть!
В сквере, рядом с бассейном, сидят на скамейке двое пожилых людей в белых костюмах. Один так совсем старик: маленький, сутулый, на щеках морщины, руки, лежащие на коленях, тоже в морщинах. Ему лет шестьдесят пять, но глаза, еще не утратившие яркой синевы, смотрят необыкновенно молодо. Морщинистые, крепкие руки выдают рабочего человека. Наблюдательный человек сказал бы, что старичок потомственный токарь или слесарь, недавно ушедший на пенсию. И наблюдательному человеку поверили бы. А напрасно. В таких случаях легко ошибиться. Слесарь? Нет, не слесарь, а всего-навсего академик. Да, академик Наумов — этот маленький старичок с морщинистыми руками рабочего. Впрочем, свой трудовой путь он начал рабочим, и с тех пор руки его трудились беспрестанно: они знали и холодную тяжесть металла, и шершавую твердость дерева, натирающего мозоли, и влажную мягкость поднятой на лопате земли. Лучше всего руки академика знали землю. Этой земли, сухой и мокрой, животворящей и мертвой, как камень, соленой и пресной, руками его перещупано и перетерто многие тонны. Недаром руки покрылись глубокими темными морщинами! Как прекрасны эти рабочие морщины на сильных руках человека!..
Второй мужчина был лет на пятнадцать моложе академика. Невысокого роста и средней кряжистости, — вовсе не косая сажень в плечах, — он рядом со своим соседом казался гигантом: академик был все-таки очень мал и тщедушен — совсем подросток, если говорить о комплекции.
Второго можно было принять за какого-нибудь младшего научного сотрудника. Костюм на нем был из простого полотна, белые полуботинки — обыкновенные, парусиновые. Лицо — крепкое и смуглое, к тому же загорелое, только верхнюю часть лба, ниже сухих коротких волос, не тронул загар. На лице — выражение внимательности и даже почтительности. Руки, ясно видно, тоже не гнушались черной работы, хотя, конечно, далеко им было до рук академика. В общем, типичный вид
