Шрифт:
Закладка:
Девушка, прыгающая с вышки, не замечала этих двух мужчин. А они внимательно наблюдали за ней. Они изумленно покачивали головами и глядели на нее с восхищением. Когда она влезла на третью площадку, секретарь горкома поднялся и хотел удержать ее, но академик остановил его движением руки. Секретарь горкома сел, целиком доверяя академику, хотя все время лицо его было напряженным и тревожным. Когда же девушка вынырнула из воды и спокойно поплыла к лесенке, у секретаря горкома вырвалось одобрительное восклицание. Затем он радостно засмеялся и проговорил:
— Завидное упорство.
Академик сказал:
— Мы выстроили за двадцать с лишним лет нашей власти десятки новых городов, оснастили страну индустрией, создали колхозный строй, вырвав из петли собственничества сто миллионов мужиков. Когда мы с тобой вступали в партию, нас было всего двести тысяч, теперь нас миллионы. И все-таки я сказал бы, что мы не сделали ничего, я повторяю, ни-че-го, не воспитай мы вот этих, — и академик ткнул пальцем в сторону девушки, которая опять лезла на вышку.
— Это верно, — согласился секретарь горкома.
— Ты думаешь, я не доверил бы этой девочке большое дело? Да я сейчас, сию минуту, повторяю, сию минуту, доверил бы ей всю страну! Ты мне будешь возражать? Ты скажешь, что я впал в старческое прекраснодушие? Погоди! — остановил он секретаря горкома, который хотел что-то вымолвить. — Я сужу не только по этой девочке. Я давно наблюдаю за молодежью.
— Дорогой Александр Александрович! — воскликнул в ответ секретарь горкома. — Целиком солидарен с тобой. Самое дорогое, самое бесценное наше достижение — это наша смена, молодежь, изумительный народ, да, да, вы правы, народ, которым можно гордиться!
— Мы родились с тобой рабами. Мы разорвали цепи рабства, но родились рабами. Рабочие ли мы были, мещане ли, дворяне ли — все равно. — Академик помолчал, задумчиво, с грустинкой глядя куда-то вдаль, очевидно, назад, в свое прошлое. — Да, все равно, — решительно повторил он. — А они, — он проводил очередной полет девушки ласковым взглядом деда, любующегося своей внучкой, — а они родились свободными людьми. Нет, только подумать, впервые в истории человечества родилось свободное поколение! Оттого-то так высок и стремителен полет его!
— Когда я сталкиваюсь с неудачами, а они бывают, ты это знаешь, и мне становится грустно и больно, я всегда почему-то вспоминаю о том, что за моей спиной стоят двадцать, тридцать миллионов мальчишек и девчонок, двадцать, тридцать миллионов бойцов, — сказал секретарь горкома, — бойцов непоколебимых, и эта мысль всегда подстегивает меня, вооружает, дает свежие силы.
— Мы можем умереть спокойно, — продолжал академик, — они отделают Россию-матушку мрамором, оденут садами и вырастят пшеницу там, где сейчас голые степи. Они до всего дойдут, и неудач у них будет меньше. Они будут умнее нас, они вберут и наш ум. Да, да, — академик шутливо похлопал секретаря горкома по плечу, — они окажутся более проворными и умелыми, чем мы, и будут еще не очень зло бранить нас за консерватизм, и формализм, и разные другие грешки, которые очень хорошо видны с горы, на которую они взберутся. И многое они переделают по-своему, по-новому.
— Но учить их будем мы. Научим их мы, — заметил секретарь горкома. — Мы им дадим в руки великое оружие — знание. Битвы за коммунизм не кончились. Битвы будут. Они впереди.
— Ты говоришь о войне, Сергей?
— Наша обязанность — быть готовыми к ней.
— Я не верю в нее. Воевать против солнца? Оно сожжет. Они понимают это.
— Солнце светит слишком ярко. — Секретарь горкома и академик подняли головы. — Оно мешает им разбойничать. Они попытаются потушить его.
— Ты думаешь, что у них нет мудрых людей?
— Перед кончиной теряют рассудок.
— Повторяю, что я не верю в войну. Весь мир воюет, мы — нет. Солнце слишком ярко и сильно, чтобы пытаться его потушить. Кто? Они? Нет! — Академик тихонько засмеялся. Мелкий смешок его был похож на чистое бульканье воды. — Я говорю тебе, через двадцать лет, в 1960 году, ты можешь записать эту цифру, ты еще будешь жить в то грандиозное время, они, — он снова ткнул пальцем в сторону бассейна, — полетят на Луну и дальше — на Марс, дальше — в космос. Они оторвутся от старушки Земли, она покажется им слишком маленькой. Они, которые пока что неудачно прыгают с вышки!
— Они не только неудачно прыгают с вышки, они уже спасают людей, — сказал секретарь горкома. — Недавно ко мне приехала племянница. Вздорная, надо сказать, особа, — он нахмурился. — Есть среди них редкие исключения. Ей двадцать два года, уже была замужем.
— Спешат, спешат. Мне уже шестьдесят шесть, а я еще не успел, — привычно усмехнулся академик.
— Речь, собственно, не о ней, хотя причиной этого события послужила она. В первый же день жизни в городе она попала в водоворот на реке и чуть не утонула. Спас ее неизвестный юноша. Он прыгнул с перил моста, зная, что рискует собственной жизнью, кинулся в водоворот — и, к счастью, все окончилось благополучно. Самая главная прелесть этого подвига в том, что юноша тотчас же скрылся. И теперь уже трудно отыскать его.
— Похоже! Это похоже на то, что я знаю о них! — воскликнул академик.
— Если бы в этом деле не была замешана моя племянница, я непременно бы дал указание разыскать его! На таких людей хочется смотреть… хотя бы издали.
— Я сейчас нарисую его портрет, — сказал академик. — Представь себе, что перед нами стоит юноша…
Академик не успел договорить.
— Простите, можно вопрос?.. — раздался сзади вежливый голос.
Академик и секретарь горкома тотчас же оглянулись.
Перед ними стоял юноша в простеньком хлопчатобумажном костюмчике, в сандалиях с крупными дырочками на носках, воротничок много раз стиранной трикотажной рубашки был выпущен наружу, на пиджак. Над карманом пиджака был приколот круглый значок с портретом Мичурина. В руках юноша держал бумажную папку, завязанную белыми тесемками.
Это был Борис Щукин.
— Можно вопрос? — повторил он.
Академик и секретарь горкома глядели на него и молча улыбались.
— Я, кажется, помешал вашей беседе? — смутился Борис.
— Нет, нисколько, — наконец ответил академик, — задавайте свой вопрос, молодой человек, только захотите спереди, чтобы
