военного корреспондента Я. Макаренко о боях за Берлин едва ли вносят что-либо существенно новое в освещение истории. Журнал оказался глухим к призыву Павленко, в статье которого о Жукове подчеркнута необходимость перепроверить тексты многих мемуаров, поскольку они в значительной мере извращены «доработчиками» из ГЛАВПУРа. Журнал опубликовал воспоминания Ш. де Голля, сорвавшего маску со Сталина, жестокого и малокультурного властителя. Некоторые мысли автора искажены. Так, вместо: «Революция, партия, государство, война предоставили ему (Сталину. — Авт.) возможность и средства властвовать», напечатано: «Революция, партия, государство, война являлись для него причинами (?) и средствами, чтобы властвовать». По мнению де Голля, Сталин не был революционером, народным трибуном. Единодержавие было альфой и омегой всех его устремлений[156].

Отношение к мемуаристике, обусловленное в первую очередь такими чертами сталинизма, как некомпетентность и безнравственность, не выдерживает критики. По свидетельству А. Басова, мемуаристам «навязывались определенные оценки событий», за них писали, вписывали, переписывали, их буквально брали на измор. Сами издатели и редакторы испытывали сильнейшее «давление сверху». Уступая ему, они повторяли грустный опыт персонажей романа «Хождение по мукам», постановщиков красноармейского театра, которые смело «исправляли» мировую классику в соответствии со своими представлениями о революционной морали. Причем все или почти все манипуляции с мемуарами живых и особенно мертвых авторов продолжаются и поныне. Переделана трактовка решения Сталина начать войну против Финляндии в отдельном издании книги Симонова по сравнению с недавно изданным журнальным вариантом. Сокращен текст других воспоминаний под предлогом «нежелания обидеть родственников покойного маршала»[157]. В свете сказанного неискренне звучат слова А. Хорева из «Красной звезды»: мемуаристы «творили свободно».

Некоторые историки нарочито подчеркивают свою близость к сильным мира сего, хотя бы и бывшим. Так, Г. Кума-нев слывет среди военных историков обладателем записанных на магнитофоне выступлений многочисленных советских руководителей периода войны. Однако историки тщетно ждут какого-либо конкретного исследовательского результата. Ку-манев опубликовал свои интервью с Кузнецовым, содержание которых во многом повторяет давно появившиеся на свет мемуары адмирала. В другой статье без всякой нужды Куманев ссылается на то, что сказал ему Микоян, которому в свою очередь сказал Сталин: пока Гитлер не разделается с Англией (не раньше 1942 г.), он не нападет на СССР. Но эти сведения уже были опубликованы, что делает ненужными любые эрзац-источники[158]. То же самое отличает и публикации Анфилова.

Особо о нравственной позиции мемуаристов. Некоторые историографы фактически оправдывают их сделки с совестью, ссылаясь на очень большое желание Жукова или другого автора увидеть свою книгу изданной. Это желание и знакомо, и понятно любому пишущему, тем более что многие мемуаристы завершили книги лишь в последние годы своей жизни. Но может ли такое желание оправдывать фальшь, которая пронизывала многие из этих книг? Астафьев выступает не только как солдат-окопник против генералов. Нет правды генеральской, офицерской, солдатской. Правда о войне — одна. Писателя на самом деле не без оснований возмущает хвастливость многих мемуаров, которую он приравнивает к юбилейной трескотне. А к этому причастны, увы, и сами авторы воспоминаний.

Наконец, те учреждения, которые претендуют руководить освещением войны, могли бы вспомнить, наконец, настойчивые призывы Симонова и многих его единомышленников сохранить воспоминания всех участников войны. Нам знакомы завершенные уже книги воспоминаний полковника в отставке К. Будрина «На Барвенковском выступе» и «В боях за Дон». Это — офицерские воспоминания. Военный кругозор их авторов часто был ограничен несколькими километрами вокруг их боевых позиций. Но исход войны решали во многом именно эти люди. За их счет и за счет их подчиненных исправлялись роковые просчеты маршалов. Их мысли очень важны для истории. Но военное и ряд других издательств предпочитают переиздавать книги, ранее опубликованные у нас или за рубежом. Это удобнее и выгоднее с точки зрения рыночной. Заключая разговор о воспоминаниях, нужно сказать: пока мы не преодолеем негодных традиций в военной мемуаристике, мы не покончим со сталинизмом в сознании миллионов людей.

4

Сталинизм должен быть искоренен и из советской критической литературы о западной историографии. Здесь до сих пор превалирует сектантская тенденция. В т. 12 многотомника о второй мировой войне вся «буржуазная» литература была названа «реакционной». Авторы ряда новейших изданий безответственно полагают, что она в целом состоит на службе империализма, т. е. сбрасывают ее со счетов. В 1988 г. переиздана подобная книга «Правда и ложь о второй мировой войне» (О. Ржешевский и другие) без какой-либо существенной переработки, хотя она была написана в худших традициях и подвергалась в научной литературе принципиальной критике. Авторы книги нарочито игнорируют негативное отношение к фашизму большинства германских историков, пытаются убедить в том, что в ФРГ правят бал бывшие гитлеровские генералы, что эта страна — «экспериментальное поле для неофашизма». Ни словом не обмолвились авторы о 10-томном издании «Германская империя и вторая мировая война» — одном из лучших на Западе исследований по истории Германии 30—40-х гг. Известные нам 6 томов издания никак нельзя в целом отнести к «буржуазным фальсификациям». Авторы разделяют ложное представление о социальных функциях и методологии немарксистской историографии. Как объяснить ее несомненные достижения, если она «базируется на идеализме, прагматизме, волюнтаризме и других реакционных учениях»? Нелепо звучит нарочито вырванная из контекста часть ленинской фразы буржуазным профессорам «нельзя верить ни в едином слове». Грубо односторонний подход к инакомыслящим клеветнически называется ленинским и преподносится как «надежный критерий» в оценке историографии. Многие из подобных критиков — частые гости историков США, ФРГ, Англии. Можно представить, как трудно им во время их встреч преодолевать в себе негаснущее чувство к «угодникам империализма»[159].

Подобная тенденция сохраняется в прессе. «Красная звезда» 4 июня 1991 г., оценивая новейший фильм ФРГ «Вставай, это — война!», ошибочно называет его «первой попыткой пробить брешь молчания о подлинном характере этой войны». На самом деле в Западной Германии, тем более Англии, США, Франции многие реалистически мыслящие историки, писатели, кинематографисты стремились к утверждению правды о характере этой войны, начиная с 1939–1945 гг.

В советской литературе представлена и объективная тенденция. Так, в труде Самсонова «Память минувшего» (1988) наряду с осуществлением других замыслов автора обобщен опыт плодотворных контактов широко известного в стране и за рубежом советского специалиста по истории войны с Дж. Эриксоном (Англия), Г.-А. Якобсеном (ФРГ) и иными крупными учеными из стран Запада. Подчеркнем, что эти две противоположные тенденции существовали в СССР, по крайней мере, с 60-х гг. Мы не можем согласиться с Некричем, который утверждает, что в СССР «просто отвергали» всех инакомыслящих. В. Согрин, еще недавно не ведавший дифференцированного подхода к инакомыслящим, также утверждает, что стремление разоблачить во что бы то ни стало было