Шрифт:
Закладка:
В воспоминаниях Жукова даже последних лет его жизни превалируют сведения о личных отношениях «вождя» и маршала, но не суждения обобщающего характера. Записки Жукова «Коротко о Сталине» заканчиваются не оценкой порочной атмосферы, царившей вокруг самодержавна, как можно было ожидать, а описанием «интриг Берии и Абакумова» против Жукова и их провала. «Но Сталин не верил, — писал Жуков, — что якобы я пытаюсь организовать военный заговор, и не давал согласия на мой арест.
Как потом мне рассказывал Хрущев, Сталин якобы говорил Берии: «Не верю никому, чтобы Жуков мог пойти на это дело. Я его хорошо знаю. Он человек прямолинейный, резкий и может в глаза любому сказать неприятность, но против ЦК он не пойдет».
И Сталин не дал арестовать меня.
А когда арестовали самого Абакумова, то выяснилось, что он умышленно затеял всю эту историю, так же он творил их в мрачные 1937–1939 годы.
Абакумова расстреляли, а меня вновь на XIX съезде партии Сталин лично рекомендовал ввести в состав ЦК КПСС.
За все это неблагоприятное время Сталин нигде не сказал про меня ни одного плохого слова. И я был, конечно, благодарен ему за такую объективность»[151].
Что это, святая простота или что-то другое? Как объяснить, что Жукову даже после смерти Сталина продолжало казаться, что тот выступал в интригах вокруг Жукова (и других!) как некий объективный судья, но не в качестве главного организатора этих интриг. Все сказанное здесь не позволяет нам согласиться, что о сталинизме глубже всех и откровеннее судит Жуков. Мучительный процесс освобождения от духовных пут сталинизма происходил у Симонова, лауреата шести сталинских премий, любимца самого «Верховного». Громыко в своих воспоминаниях тщетно пытается совместить в Сталине революционера и палача народов, беспомощно ссылается на пропагандистский лозунг «За Сталина!» как на доказательство его заслуг перед Родиной[152]. В записках наркома вооружения военных лет Устинова «Во имя победы!» приведена «полная и объективная оценка политической деятельности И. Сталина», данная ЦК партии в постановлении 1956 г. Но эта оценка в момент написания книги (1988) безнадежно устарела. Устинов же значительно отходит даже от этого постановления. Военное издательство не сочло нужным сделать соответствующие оговорки, и читатель должен сам разобраться в явных искажениях истории. В сталинских работах, вопреки мнению автора, содержались далеко не всегда «марксистско-ленинские положения». Разрыв между ленинизмом и практикой Сталина был отнюдь не «порой», как полагает этот нарком, а постоянным и органическим. Устинов среди «сильных сторон личности» Сталина отмечает «доверие членам политбюро»[153]. Адмирал же И. Исаков, и это подтверждается другими источниками, считает, что каждый из приближенных Сталина был опутан густой сетью осведомителей, непосредственно информировавших его о состоянии дел в той или иной отрасли, помимо ее руководителя.
Военная мемуаристика — неотъемлемая часть советской историографии второй мировой войны. У них во многом общие достоинства и пороки. Такова идеализация. В письме писателю Соколову, например, признав просчеты Сталина в оценке намерений противника накануне агрессии против СССР, Жуков стремился преуменьшить вину «вождя». Он приводит причины, названные им «объективными», к чему мы еще вернемся. В их числе — экономическая слабость СССР; неподготовленность к обороне новых территорий страны, что повлияло на «мышление Сталина», и тот занял глухую позицию «не давать повода»; плохо работала агентурная разведка, и Сталин был убежден в верности Гитлера пакту 23 августа. Во-первых, на каком основании все это Жуков называет «объективными» причинами, во-вторых, он упустил возможность сказать о собственной вине[154].
«Величайшая заслуга Ставки Верховного Главнокомандования, — пишет Жуков, имея в виду Сталинградскую битву, — состоит в том, что она оказалась способной с научной точностью проанализировать все факторы этой грандиозной операции, научно предвидеть ход ее развития и завершение». Вызывает протест выспренний тон этой фразы, навеянный сталинистской пропагандой, тем более что сам Жуков — член Ставки, и не последний, о чем он много раз напоминал читателю. По существу же вопроса, в действительности Ставка далеко не все рассчитала с «научной точностью». Отмечались ошибки в оценке численности окруженных войск противника, его намерений деблокировать армию Паулюса. Ставке не удалось осуществить свой замысел и отсечь войска вермахта на Северном Кавказе. Необходимо учитывать также существенные замечания о деятельности Ставки, сделанные, в частности, Н. Вороновым, К. Рокоссовским. Наконец, при соотношении потерь сторон под Сталинградом близком 1:1 нельзя говорить о «величайших заслугах Ставки». Многим мемуаристам явно не хватает скромности. Так, Жуков не без оснований считал, что Еременко в написанных им воспоминаниях «приукрашивает свою персону». В не меньшей степени это присуще и мемуарам самого Жукова[155].
Наиболее низким в истории мемуарной литературы о войне является, пожалуй, возня вокруг брошюр Брежнева, безмерное прославление его достоинств в выступлениях участников войны, писателей, историков. Фальсифицировал прошлое Л. Аграновский, семь лет писавший «воспоминания» Брежнева. В брошюре «Малая земля», например, Брежнев, заменив выбывшего из строя пулеметчика, ведет успешный огонь по атакующей пехоте противника. Свидетелей этого подвига до сих пор не нашлось. С. Пахомов, участник боев на Малой земле, бывший заместитель начальника политотдела 18-й армии, полковник в отставке пишет: «Во всем, что сделано героическими защитниками Малой земли, огромная заслуга лично Леонида Ильича Брежнева… Леонид Ильич всегда был в гуще масс, всегда на переднем крае, поднимал, вдохновлял миллионы людей на бой, на подвиг». Оставим на совести автора «миллионы», каких никогда не было в 18-й армии. В прославлении начальника политотдела этой армии нельзя отдавать пальму первенства мемуаристам и писателям, восхвалявшим литературное творчество Брежнева, объявившим его писателем и лауреатом. С ними успешно состязались историки. В издании АН «Изучение отечественной истории в СССР между XXV и XXVI съездами КПСС» (1982) брошюра «Малая земля» названа «крупным событием», имеющим «большое политическое, воспитательное и научно-историческое значение» (Г. Куманев).
В последние годы исправлены некоторые пороки советской мемуаристики. Так, «Военно-исторический журнал» опубликовал ранее изъятые цензурой ценные отрывки из воспоминаний К. Рокоссовского, Л. Сандалова, И. Ковалева и других участников войны, хотя и не все публикации удачны. Например, избранные редакцией записи из дневника
