Шрифт:
Закладка:
– Нокс, – отец прочищает горло. – Вставай.
Я поднимаюсь, но что-то не так. Тело дает мне понять, что хочет лечь на пол, уставиться в потолок и смотреть, как огоньки люстры принимают разную форму.
Я отодвигаю осколки ногой, когда моей руки касается чья-то ладонь. Маленькая, нежная и совсем не похожая на мою. Мне это нравится даже больше, чем осколки.
– Оставь, – говорит мне на ухо чей-то тихий голос. – Ты порежешься. Я сама уберу.
Я моргаю, но вижу только копну светлых волос.
– Пейсли?
Она наклоняет голову набок и улыбается, сметая остатки вазы в совок. Кажется, я никогда не видел улыбки красивей этой.
– Может, тебе для начала стоит сходить со мной на кухню и немного прийти в себя?
Я слышу только «со мной на кухню» и решаю, что идея просто фантастическая. Прищурившись, я окидываю взглядом обеденный стол в поисках отца. Однако размытый фильтр продолжает затуманивать мое зрение, а из-за такого количества мужчин в белых рубашках я быстро перестаю соображать, кто где, поэтому отворачиваюсь и иду за Пейсли на кухню. Из-за стены, которая наполовину отделяет нас от гостиной, до нас доносятся тихие голоса, но я не могу разобрать слов.
Пейсли убирает остатки вазы в мусорное ведро. Затем она протягивает мне тарелку с тушеным мясом, картофелем и восхитительно ароматным соусом и ставит на кухонную стойку стакан с водой:
– Держи. Это поможет тебе прийти в себя.
Я беру тарелку и не очень аккуратно запихиваю в себя еду.
– Боже мой. Потрясающе вкусно, – говорю я с набитым ртом.
Картошка не помещается в рот и падает обратно на тарелку.
Пейсли наблюдает за тем, как я лопаю еду, отчасти с весельем, отчасти с отвращением.
– Может, ты расскажешь, почему ты пришел так поздно и настолько пьяный?
– Не-а.
Пейсли предпринимает попытку отобрать у меня поданное жаркое.
– О, горе мне! – я поворачиваюсь к ней боком и смеюсь, чего делать не следовало, потому что вслед за этим на меня обрушивается поток коричневых брызг.
– Тьфу! – она морщит свой маленький носик и гримасничает. – Ты отвратительная свинья.
Я шумно сглатываю и запиваю большим глотком воды:
– Насколько плохо все было?
– Ну, это было похоже на то, что у тебя изо рта идет понос…
– Я не про это! – у меня кружится голова, и я хватаюсь за столешницу, чтобы не упасть. – Я о спонсорах.
– А, ты об этом. В целом, вполне нормально. Атмосфера была немного напряженной, потому что все… все ведь приехали ради тебя. А ты не пришел. Как будто на день рождения не пришел именинник.
– Нда-а.
Я думаю, что бы сказать, но мне совсем не хочется говорить о спонсорах. Пейсли берет графин и снова наполняет мой стакан, и тут я замечаю тонкие белые линии на ее руке. Я щурюсь, потому что сначала мне кажется, что это плод моего пьяного воображения. Но когда зрение немного проясняется, я понимаю, что они не исчезают. Поддавшись порыву, я протягиваю руку и хватаю ее за запястье, прежде чем она успевает его отдернуть.
Я застаю ее врасплох:
– Нокс, что…
– Твоя рука, – я верчу ее руку туда-сюда, чтобы убедиться, что действительно вижу то, что вижу, а не страдаю от галлюцинаций. – Она вся в шрамах.
Кажется, Пейсли только сейчас понимает, о чем я говорю, и пытается вырваться из моей хватки, но я не отпускаю. Почему-то мне кажется, что если я буду крепко ее держать, то смогу ее исцелить. – Что произошло?
Пейсли смотрит на меня с непроницаемым выражением лица, а затем говорит:
– Бывают люди, которые ведут себя как чудовища. А порой бывают чудовища, которые ведут себя как люди, – она грустно улыбается, осторожно убирая руку. – Тот, кто это со мной сделал, неплохо умел делать и то, и другое, – она замечает мое потрясенное лицо и пожимает плечами. – Ты все равно завтра обо всем забудешь, так что…
– Точно не забуду, – к сожалению, в этот момент мои слова немного теряют убедительность, потому что я ненадолго теряю равновесие, но я говорю серьезно. Я действительно так думаю. Чтобы ей это показать, я ставлю тарелку, кладу руки ей на плечи и разворачиваю ее к себе. – Пейсли, я бы прямо сейчас убил этого человека, ты это понимаешь?
Она одаривает меня слабой улыбкой:
– Не говори так.
– Но я так зол.
– Я тоже. Но это ничего не меняет. Идем, гости уже заждались.
– Мне плевать на гостей.
– А мне – нет, – с сосредоточенным выражением лица она наливает шампанское в фужер. – Мне нужна работа, уже забыл?
Она идет вперед, и только сейчас я замечаю, что она на каблуках. Они стучат по плитке, и во мне просыпается желание протянуть руку и поддержать ее, потому что она движется неуверенно, как новорожденный олененок. Ее взгляд прикован к подносу. И в этот момент, когда я наблюдаю за ней и вижу, как она сосредоточенно проводит языком между губами и морщит свой маленький носик, мою кожу начинает покалывать. Те лишние пару шотов текилы снова начинают действовать. На смену оцепенению в моем теле приходит теплое покалывание, и внезапно я испытываю безумное желание выхватить поднос из рук Пейсли и прижать ее к себе. Вдыхать цветочный аромат ее волос и чувствовать на своей коже пайетки ее платья от «Валентино».
При виде нее у меня перехватывает дыхание. Она красива, как бывают красивы только неприметные девушки: сначала ты их не замечаешь, потому что они прячутся за волосами, книгами или еще чем-то занудным, но как только у тебя появляется шанс разглядеть их как следует, от них невозможно оторвать глаз. На моем лице расплывается широкая улыбка, которая мгновенно гаснет, когда мы подходим к обеденному столу. Я тут же перестаю пялиться на нашу домработницу, как сумасшедший. По венам пробегает ледяной холод, и я впадаю в ступор. Прямо передо мной, в центре обеденного стола, рядом с мужчиной с черными, зачесанными назад волосами, которого я никогда раньше не видел, сидит Аманда из ледовой арены. Она кашляет, и на безымянном пальце ее правой руки сверкает что-то золотое. Поверить не могу. Она замужем!
В ее взгляде даже не отражается мое удивление. Конечно, нет. Она знала, кто я такой. Все знают, кто я такой. И она знала, что всего через несколько часов она будет сидеть здесь со
