– Сколько тебе было, когда это произошло? – Спросил наконец Фостер, прерывая затянувшуюся паузу. – Лет двенадцать?

– Тринадцать. Это был день моего рождения, одиннадцатое июля. А стал днём смерти моих родителей. Я потом узнала, их в тот же день не стало обоих. Взрослые от облучения сгорали за считанные часы, ты, наверное, слышал. – Джейн опустила взгляд, продолжила совсем тихо: – Дальше – специнтернат. Первый год нас держали на мощных седативных, чтобы предотвратить риск побега. Наши способности были ещё не изучены, от нас всякого ожидали. Этот год для меня как один долгий день. Не представляю, какой вред эти препараты нанесли детским организмам и психике. Но им какое дело? Главное, все под присмотром и не рыпаются. Научили нас, что мир снаружи опасен, все хотят нас убить, и только доброе правительство СШАК защищает.

Это была первая ступень обучения, до того, как нас стали сортировать. Все облученные дети жили вместе, в огромных комнатах, похожих то ли на казармы, то ли на больничные палаты. Кто-то умер у нас на глазах, кто-то жил, продолжая страдать. У облучения очень разные последствия. Про уровни эффективности слышал?

– Немного, не очень понимаю, - честно признался Фостер. Он слышал, что у экстра есть система оценки навыков, но не разбирался в этом.

– Всё просто, нулевой – это когда ты сам для себя не вреден, – пояснила Джейн. – От первого до третьего – когда можешь приносить пользу или вред окружающим. А со знаком минус, это изменения, которые человека заставляют страдать или убивают. Сверххрупкие кости, сверхтонкая кожа, непереносимость света или воды и так далее. Есть ещё уровни летальности, их позже ввели. Когда экстра выше нулевого уровня эффективности стали распределять в особые обучающие центры. Я туда попала. К совершеннолетию мне присвоили второй уровень эффективности и первый летальности. А это – прямая дорога в вооруженные силы, туда меня и готовили. Психику мне поломали знатно.

Девушка поднесла к губам стакан, её пальцы дрожали, и она едва не пролила воду. Рей накрыл своей рукой ладонь Джейн, чтобы успокоить, заглянул в глаза.

– Это все позади, Джейн. Теперь я рядом, и никому не позволю причинить тебе вред.

Джейн слабо улыбнулось ему.

Официант принес горячее, наполнил вином бокалы. Сделав пару глотков, Джейн немного приободрилась.

– Больше всего жаль потраченные годы, – вздохнула Джейн. – когда я могла бы получить нормальное образование, но у меня даже доступа к хорошим книгам не было. Мы жили в изоляции, нас пичкали пропагандой, создавали искусственную картину мира с экзальтированной любовью к Родине и ненавистью к врагу. После такой обработки многие сами просились отправить их в бой, убивать кровопийц из Южного Блока. А мне родители ещё в детстве дали прививку от такого рода промывки мозгов. Объяснили, как всё работает в политике и на войне. Не скажу, что на меня совсем не подействовало. Но когда понимаешь, что тебе говорят и зачем, уже меньше поддаёшься эмоциям.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Рей.

Джейн пожала плечами.

– К примеру… ты задумывался, почему мы воюем с Южным Блоком?

– Потому что они являются угрозой нашему образу жизни, нашему суверенитету и вообще нашему существованию, – без запинки ответил Фостер и отправил в рот кусок хорошо прожаренного стейка. – Общеизвестный факт.

– Не факт, а текст из агитматериалов, – отмахнулась Рейн. – Well Done? Серьезно? Это же мраморная говядина… а впрочем, не важно. Ещё один интересный факт. США, ещё до объединения с Канадой и многие их нынешние союзники по Северному Блоку в двадцать первом веке враждовали, а теперь – лучшие друзья и союзники. Почему?

– Потому что все мы занимаемся общим делом, защищаем демократию и прогресс от необразованных варваров, – ответил Фостер. – Что не так с Well Done? Не понимаю, как можно есть сырое мясо. К чему ты клонишь, Джейн?

– К тому, что всё дело в «апрельской конвенции», которую одни страны подписали, и стали в последствии Северным Блоком. А другие подписывать отказались, мы их теперь Южным Блоком называем, хотя сами они никогда про себя так не говорят. Россия одна из немногих стран, которые подписали конвенцию, но сумели сохранить внеблоковый статус.

Фостеру пришлось постараться, и быстро прожевать жёсткий кусок мяса прежде, чем ответить.

– Ну и что? Эта конвенция по обновленным правам человека и разумных узаконила кибертрансплантацию, ввела базовое право на «полное функционирование», после которого во всем прогрессивном мире не стало людей с ограниченными возможностями.

– Ага, базовый набор имплантов от государства гарантирован любому, хочешь ты того или нет, – кивнула Джейн. – Знаешь, у моих родителей был знакомый, глухой с рождения. Он отказывался ставить себе слуховой протез. У глухонемых своя, можно сказать, субкультура, многие из них не хотят становится слышащими, чтобы оставаться частью сообщества. Причастность к группе для них важнее наличия слуха.

– Бред, – покачал головой Фостер. – Не понимаю такого.

– Я тоже, но это все-таки их выбор. А теперь импланты ставят всем. Тех, кто отказывается, признают невменяемыми, и закрывают в психушке, пока не согласятся на операцию. И это вовсе не забота о людях, это сверхприбыли «СайберХарт».

– Это Роман на тебя так повлиял? – нахмурился Фостер. – Своими коммунистическими сказками, про то, что всё зло от крупных корпораций?

– Я не придерживаюсь его идеологии, – ответила Джейн. – Вообще никакой идеологии, как мне кажется. Разве что,