— Себастьян, — бормочет она в наш поцелуй. — Я хочу… ик! — это короткий, резкий писк, но этого более чем достаточно, чтобы я отдёрнулся.

Я невольно думаю, что вызвало эту икоту — коктейль, который она выпила у Тайлера.

Она навеселе, под действием алкоголя, а я этим воспользовался. Меня переполняет ужас. Господи Иисусе.

Зигги хмурится. Снова икает.

— Что… ик!.. Что не так?

— Ты пьяна, вот что не так.

Она смеётся. Смеётся!

— Себастьян, да я на семейном воскресном ужине пью больше, чем сегодня. Я была навеселе перед поездкой домой, но лишь потому, что выпила коктейль быстро. Теперь я в порядке. И раньше была в порядке. Я в безопасности.

Нет, это не так. Она вовсе не в безопасности. Мы поцеловались. Мы также начали выходить за границы поцелуев. При свете дня и с ясной головой она об этом пожалеет.

Мне надо спасти положение. Мне надо показать ей, что я могу быть её другом, а не развратным домогающимся мудаком.

Её лицо искажается хмурой гримасой.

— Что не так?

Зигги наклоняется. Я отстраняюсь. Её глаза раскрываются шире, наполненные обидой. Она медленно слезает с моих бёдер и соскальзывает на шезлонг. Я быстро подтягиваю здоровую ногу, чтобы сесть боком на шезлонге, и закрываю лицо ладонями.

— Себастьян, поговори со мной. Я не могу… я не могу понять, что происходит, о чём ты думаешь. Тебя сложно прочитать, и это заставляет меня так сильно тревожиться. Пожалуйста, просто скажи, как есть, что бы там ни было, если ты зол на меня, или сожалеешь об этом, просто…

— Эй, — повернувшись, я притягиваю её в свои объятия и крепко обнимаю, положив её голову на моё плечо, совсем как мне хотелось, когда я увидел её на роликовой арене. Зигги обвивает руками мою талию и тоже поворачивается ко мне. Я чувствую, как она медленно расслабляется.

— Почему ты отстранился? — шепчет она.

— Потому что этого не должно было случиться. И мне надо было удостовериться, что этого не повторится. Поэтому я отстранился.

Зигги отстраняется ровно настолько, чтобы взглянуть на меня — её голова склонена набок, в глазах читается обида.

— Почему этого не должно было случиться?

Я приглаживаю её волосы, которые ветер бросает ей в лицо, чтобы её глаза могли смотреть в мои, когда я в кои-то веки говорю ей правду:

— Потому что ты попросила меня быть твоим другом, Зигги, и я едва ли достоин этого, но мне хотелось бы быть достойным. Пожалуйста, не проси меня о большем, когда я… когда я никогда не…

«Никогда не буду достаточным, никогда не заслужу больше тебя, никогда не буду достоин большего, чем это».

Она смотрит на меня, и её выражение окрашивается смятением. Я не могу заставить себя закончить предложение, не могу заставить себя произнести это обличающее признание. Даже если это правда. Даже если я сам знаю — пусть сегодняшний вечер потряс меня, и я знаю, что впредь хочу двигаться иным путём, сосредоточиться на хорошем в моей жизни, я так запятнан своим прошлым, так не умею быть кем-либо, кроме злобного эгоиста, я всё равно множеством способов могу подвести её, если попытаюсь быть для неё кем-то большим, чем сейчас.

— То есть… — Зигги сглатывает, кусая губу. — Друзья?

Я пожимаю плечами, смахивая ещё одну прядь волос с её виска.

— Какой бы гигантской занозой в заднице ты ни бывала…

Она тычет меня пальцем в подмышку, ища щекотное место, и меня охватывает облегчение. Вот та огненная игривость, лёгкая милая улыбка, согревающая её губы.

— Да, — говорю я ей. — Друзья.

— Так, как мы начали? — тихо спрашивает она. — Как… когда мы просто притворялись?

— Нет. Не так, как мы начали. А то, к чему мы пришли в итоге. Настоящие. Настоящие… — мне требуется две попытки, чтобы преодолеть внезапный острый ком в горле, сказать ей ложь, в которую нам обоим лучше верить. — Друзья. Если после всего ты до сих пор хочешь от меня хоть этого.

Зигги смотрит на меня в своей проницательной критической манере, её тело абсолютно неподвижно, если не считать ветра, треплющего её волосы. Наконец, она встаёт с шезлонга, заправляет длинные медные пряди за уши и оглядывает балкон, пока не находит свою накидку. Она наклоняется и подбирает её, вертит в руках, но не надевает. Боже, мне хотелось бы, чтобы она это сделала. Теперь, увидев её в этом платье, я благодарен, что она весь вечер оставалась прикрытой. Я не смог бы поддерживать вразумительный разговор на вечеринке. Каждый человек без исключения понял бы, как сильно я на неё запал.

Зигги медленно поворачивается ко мне, затем протягивает руку.

— Что ж, друг… — она произносит это слово нежно, по-доброму. Её губы изгибаются в улыбке, когда я беру её ладони и сжимаю так, как ей нравится, так, как я знаю, она сожмёт в ответ. — У тебя есть спортивные штаны, которые я могла бы одолжить?

***

— Итак, — Зигги закидывает в рот ещё одну ложку клубничного мороженого и прищуренно смотрит со своего конца моего дивана.

На ней одна из моих чёрных толстовок «Кингз», мои серые спортивные штаны, а её волосы заплетены в косу на плече. Я хочу делать с ней развратные, восхитительные вещи.

Вот почему я сижу в двух метрах от неё, на другом конце дивана, с подушкой на коленях.

Уминая кренделёк за крендельком вприкуску с целой банкой шоколадного мороженого с маршмеллоу, я пытаюсь унять свою эрекцию, вспоминая тот раз, когда Крис (которого я вовсе не нахожу привлекательным) пронёсся по раздевалке, во всю глотку распевая Believe от Шер и ужасно не попадая в ноты.

Не работает.

— Итак, — повторяю я.

— Нам, — говорит Зигги, проглотив что было во рту, — надо поговорить о том факте, что ты пошёл к Рену, будто мы находимся в каком-то романе эпохи Регентства, и заверил его, что моё целомудрие в безопасности.