— Нет, Зигги. Я не…

— …спасаемый. Я знаю, что ты так думаешь о себе, — я обхватываю ладонями его запястья, провожу большим пальцем по точке гулко стучащего пульса. — И ты знаешь, что я тебе сказала.

Он смотрит на меня, крепко сжимая челюсти.

— Всех можно спасти.

Я улыбаюсь.

— И я в это верю. Я говорила серьёзно. И я также говорила серьёзно, когда сказала, что я здесь не для того, чтобы спасать тебя. Но я прошу тебя поверить в себя так же, как ты, похоже, веришь в меня и мои возможности, — я поглаживаю большими пальцами пульс на его запястьях, всматриваясь в его глаза. — Не отказывайся от нас, когда мы едва-едва начали.

— Я хочу, — бормочет он сквозь стиснутые зубы. — Но по какой-то раздражающей бл*дской причине я не могу. Я не могу, — его глаза всматриваются в мои. Я держу его запястья для опоры, пока его большие пальцы проходятся по линии моего подбородка.

Он подаётся ближе, его губы оказываются совсем возле моего уха.

— Я так долго был онемевшим ко всему, что забыл, каково это — чувствовать. Но теперь есть ты, шарахаешься тут, будучи напуганной и храброй, решительной и любопытной прямо у меня под носом, заставляешь меня чувствовать всё то дерьмо, что я не хотел. Я неделю притворялся кем-то значимым для тебя, и вот что получается? Слава богу, бл*дь, что ты не просила о настоящей дружбе. Кто знает, насколько хуже мне было бы.

Я подаюсь навстречу теплу его дыхания у моего уха. Его щетина щекочет мою щёку, заставляя меня дрожать.

— Неужели влияние настоящей дружбы правда было бы таким плохим?

Он издаёт хриплый, натужный звук, и его нос утыкается в мои волосы.

— Зигги, оно было бы сокрушительным. Так что не смей…

— Будь моим другом, — шепчу я, утыкаясь в него носом, осмелев от надежды, тёплого морского бриза и остатков шампанского, бурлящих в моём организме. — Чувствуй чувства. Погрузись со мной в этот бардак. Будь моим другом, Себастьян.

Его ладони нежно перебираются в мои волосы, массируют кожу головы. По мне разливается искромётное тепло, превосходящее любое шампанское, даже мягчайший морской бриз. Я на очень опасной территории. Но в кои-то веки я не возражаю… нет, мне это нравится. Потому что это то, кто я есть, то, кем я становлюсь. Зигги, которая храбра. Зигги, которая идёт на риск. Зигги, которая тянется к желаемому, а не останавливает себя, застывая в страхе отказа, провала, неверной трактовки.

Потому что если я чему-то и научилась за прошлую неделю, пока была дикой, шла на риски, пробовала новое, так это то, что ошибаться, спотыкаться и падать по дороге — это не конец света. Это просто часть жизни. И я достаточно сильна, чтобы пережить эти тяжёлые моменты, отряхнуться и пойти дальше.

Себастьян отстраняется ровно настолько, чтобы взглянуть на меня; пронизывающие серые глаза всматриваются в мои, грубые мозолистые пальцы нежно поглаживают мою шею.

— Дружить? Со мной? Ты не можешь на самом деле хотеть этого.

Я стискиваю его рубашку на бёдрах и трясу его.

— Не говори мне, чего я могу или не могу хотеть, — я изучаю его глаза и смягчаю свой голос, крепко держа его. — Я говорю тебе, что хочу быть твоим другом. Поверь мне.

На мгновение нет ничего, кроме тишины ночи, рева океана позади нас, бриза, треплющего мою накидку. Себастьян вздыхает. Его взгляд бродит по моему лицу.

— Если ты пообещаешь, что продолжишь орать на меня шекспировскими словечками, когда я матерюсь, — говорит он с хриплыми, потрескавшимися нотками в голосе. — И воровать мои шоколадные коктейли, и возить меня на скорости на 15 км/ч ниже скоростного лимита… — я щипаю его за бок, заставляя его охнуть, и его хватка в моих волосах сжимается крепче. — Наверное… — говорит он тише, удерживая мой взгляд, — мы могли бы быть настоящими друзьями.

Я широко улыбаюсь, счастливо обвив его шею руками, отчего мы пошатываемся в сторону. Он смеётся так хрипло и низко. Его ладони ложатся на мои бёдра, поддерживая меня.

Мы постепенно замираем.

И внезапно та храбрость, которой мне пришлось набраться, чтобы попросить его быть моим другом, кажется малейшей, незначительной капелькой в море по сравнению с тем, что мне понадобится, чтобы сейчас сделать желаемое. То, что я вот-вот сделаю.

Мои руки дрейфуют вниз по его груди. Его мышцы напрягаются под моими прикосновениями, и я останавливаю ладони, положив их на его грохочущее сердце.

— Хочешь, чтобы я перестала прикасаться к тебе? — шепчу я.

Хватка Себастьяна на моих бёдрах сжимается крепче. Он смотрит на меня яркими и блестящими глазами.

— Нет.

Кончики моих пальцев проходятся по его грудной клетке, по жёсткой линии ключиц, по серебряным цепочкам, теплым от его кожи.

— Хочешь, чтобы я прекратила это? — спрашиваю я, подавшись ближе, и мои губы в миллиметре от его рта.

Воздух срывается с его губ, когда мои руки поднимаются по его шее, запутываются в его волосах, и густые шелковистые пряди прохладны от ночного воздуха.

— Мы не должны, Зигги…

— Я не это спросила, — шепчу я, проводя носом по его носу. Поверить не могу, что делаю это. Поверить не могу, что продержалась так долго, не делая того.

— Ты знаешь, что я не хочу, чтобы ты останавливалась, — шепчет он в ответ, водя большими пальцами по моим бёдрам. — Я просто… я пообещал себе, что не сделаю этого.

— Тогда я сделаю это, — говорю я ему. — Я беру полную ответственность за то, что сейчас случится.

— Что сейчас случится? — переспрашивает он хрипло. Я кончиками пальцев прослеживаю очертания его рта и вижу, как его губы приоткрываются для меня.

— Ты правда не знаешь, что это? Мне сложно поверить, что ты, Себастьян Готье, не узнаешь поцелуй, когда он вот-вот случится.

Себастьян хрипло выдыхает, когда я вскользь касаюсь губами его щеки, потом уголка его рта.

— Я не эксперт по дружбе, Сигрид, — говорит он нетвёрдо, привлекая меня ближе, — но мне не кажется, что друзья таким занимаются.

Я улыбаюсь, не отрываясь от его щетины,