– Еще как надену! – с вызовом ответила она. – Почему мы должны с головы до ног закутываться в наши нелепые одежды, разве нам нечего показать? Господь даровал женщине ее прелести не для того, чтобы она прятала их. Римлянки – молодцы, они выставляют напоказ все что можно, и мужчины сходят от них с ума.

– Но если тебя увидит кто-нибудь из старейшин? – испуганно сказала маленькая девушка.

– Они меня не узнают: на голову я надену парик, а лицо накрашу, – ответила София. – Имя у меня греческое, и если кто-то обратится ко мне, все решат, что я гречанка, следующая римской моде.

– Кто-то! Знаю я этого «кого-то», – усмехнулась маленькая девушка. – Как тебя не надоедает менять поклонников – вот теперь римлянин. Но что скажет твоя мать?

– Она в молодости была блудницей, неужели тебе неизвестно? – София искоса взглянула на подругу. – О, нет, я не осуждаю ее: она познала многих мужчин, прежде чем нашла своего единственного, любимого! Хорошо, когда он, этот единственный, встретится с первого раза, но такое редко случается – так не лучше ли искать и ошибаться, чтобы, в конце концов, найти его, чем всю жизнь маяться с нелюбимым человеком? Наша вера ни во что не ставит женщину, никому нет дела до ее чувств, но у римлян все по-другому: у них женщина может сама выбирать, кого любить, хотя тоже не без глупых ограничений.

– Все равно твоей матери это вряд ли понравится – боже, как она ругала тебя, когда ты проводила время со своим прежним воздыхателем! – воскликнула маленькая девушка.

– Поэтому я и пришла к тебе, чтобы одеться подальше от ее глаз, – улыбнулась София. – Мать вечно твердит о моем отце: «Он бы этого не одобрил, вспомни о его заповедях». Но он говорил: «Любите друг друга, бог есть любовь», – и был прав.

– Поговаривают, что он сам был Богом, – робко произнесла маленькая девушка.

– Ха, Богом! – засмеялась София. – Разве Бог мог вступить в связь с земной женщиной? Раввин рассказывал, что когда-то ангелы небесные вступали в связь с земными женщинами, и Бог проклял ангелов за это и низверг с небес. Неужели Бог забыл об этом? Если мой отец был сыном Божьим, значит, моя бабушка переспала с Богом, а потом моя мать переспала с его сыном. Не слишком ли много для одной семьи?.. Нет, мой отец был земным мужчиной: у моей матери до сих пор прерывается дыхание и вздымается грудь, когда она вспоминает о нем.

– А ты совсем не помнишь его? – спросила маленькая девушка.

– Откуда? Когда его распяли, мне не было и двух лет, – вздохнула София. – Какая жестокость: он призывал к любви, а его заживо прибили гвоздями к кресту!

– Его распяли римляне, а ты теперь встречаешься с римлянином, хорошо ли это? – покачала головой маленькая девушка.

– Он был распят по приговору синедриона, римляне лишь исполнили приговор, – возразила София. – Да и какая разница: римляне, евреи?.. Если бы не они, так кто-нибудь другой; в людях много жестокости и злобы. А я не хочу быть жестокой и злобной: я хочу любить и быть любимой, – разве это преступление? Я-то как раз следую заветам отца, и если бы все поступали подобно мне, мир стал бы добрее… Ну, как? Идет мне римское одеяние? Что скажешь?..

* * *

– Дети – наше наказание, – сидя на лавочке во дворе своего дома, говорила соседке Магдалина, мать Иосифа и Софии. – Каких страданий нам стоит выносить, родить, выкормить и вырастить их, а какая за это благодарность?.. Мать знать не хотят, мои слова для них ничего не значат. Был бы жив отец, такого не было бы.

– Да, да, да! И у меня так же, – кивала соседка. – Я тоже растила детей без мужа, он погиб на войне, – намучилась, ужас! А что получила? Дочери – отрезанный ломоть, вышли замуж и забыли про меня, но и сыновья не лучше, – помощи не допросишься.

– Твои хотя бы ведут себя прилично, а мои… – Магдалина поправила платок на голове. – Сын не желает работать, одни гулянки на уме, – и откуда он только берет деньги, уж не ворует ли?.. Дочь помешалась на любви: сегодня один ухажер, завтра другой, – мне перед людьми стыдно.

– Раввин давеча говорил об этом, – вставила соседка.

– Вот видишь! – всплеснула руками Магдалина. – Выгонят нас из общины, что станем делать?.. Будь жив их отец, они вели бы себя по-другому: одного его слова было бы достаточно. Если бы ты слышала его! Люди бросали свои дела и шли за ним, послушав, что он говорит; я сама пошла за ним и ни разу об этом не пожалела. Я любила его, он был моим единственным мужчиной…

Да, единственным, – с вызовом сказала она, уловив иронический взгляд соседки, – потому что только его я любила. Я отдалась ему вся – и телом, и душой, – я согрела его своими ласками. Он был одинок до встречи со мной: даже родная мать была холодна с ним, предпочитая ему других своих детей, и отец был с ним суров. Ходили слухи, что мать родила Иисуса от какого-то римлянина, но это ерунда: она была слишком набожна, чтобы изменить мужу. К тому же, они жили в маленьком городке, где все на виду.

– Нынче ходят слухи, что он – сын Божий, – сказала соседка.

– Если по духу, то да, – согласилась Магдалина. – Дух его был свят, но плотью и кровью мой Иисус был настоящим мужчиной, можешь мне поверить! Я была счастлива с ним как женщина, – ты меня понимаешь?

Соседка смущенно засмеялась:

– Мне ли не понять: сама была замужем, и мой муж тоже был неплох.

– Когда Иисус погиб, я едва не лишилась ума: такая тоска напала, что я хотела наложить на себя руки, – тяжело вздохнула Магдалина. – Лишь мысль о детях спасла меня, лишь для них я продолжала жить, но вот они выросли, и что? Позорят меня, позорят отцовское имя.

– Ах, дети, дети! – укоризненно пробормотала соседка.

– В двенадцать лет Иисус ушел из дома, жил своим трудом и тем малым, что давали ему добрые люди, слышавшие его проповеди. Он многого натерпелся, познал нужду, голод и холод, людскую несправедливость, но никогда не совершал дурного; он призывал к добру и любви, и сам был примером добра, – говорила Магдалина. – Его слова попадали в самую душу, за ним шли ученики. Но где они были, когда римляне схватили его? Все предали его, никто не попытался спасти – до сих пор не могу простить им этого!

– Но ты рассказывала, как они помогли тебе бежать из Иерусалима после