– Твой народ помиловал Варраву, – сказал Лонгин, мешая латинские и арамейские слова, – а этого, – он кивнул на Иисуса, – приговорил к смерти. При чем здесь Рим?

– Народ! Тьфу! – презрительно сплюнул Гестас. – Стадо баранов, которых надо резать или стричь! Вам ли, властям, и нам ли, разбойникам, не знать этого?

– Не кощунствуй, брат, – сказал ему Дисмас. – Прими смерть достойно.

– Плевал я на смерть! Мы с ней близкие знакомые, чего мне ее бояться?.. Ну, римляне, что застыли? Давайте кресты, берите молотки, гвозди, веревки, – все что нужно для великолепного распятия! Становится слишком жарко, чего вы ждете?

Лонгин подал знак и на спины осужденным взвалили кресты; затем солдаты окружили преступников и вывели их из дворцовых ворот.

– Ох, тяжеленько тащить этот крест! – простонал Гестас. – Помог бы кто!

Толпа, стоявшая у дворца, бросилась к ним и прорвала цепь солдат; Гестас опустил голову, ожидая нападения, но никто не тронул их с Дисмасом – люди подбежали к Иисусу и принялись бить его.

– Предатель! – кричали они. – Он хотел разрушить Храм; он осквернил нашу веру! Он выступил против народа! Бейте его, не жалейте, – из-за таких, как он, все наши беды!

Иисус упал на землю; он не мог подняться, придавленный крестом, но его били и лежащего.

– Гоните их прочь! – приказал Лонгин солдатам. – Сомкнуть цепь, иначе мы не доведем его живым: он должен быть казнен по закону, а не растерзан толпой!

– Эй, ты, Назаретянин, видишь, как тебя встречают! – осклабился Гестас. – Ты сильно насолил народу; я не слышал твоих проповедей, но что-то в них не так.

Иисус с трудом поднялся с земли. Окровавленный, весь в пыли, он ответил Гестасу:

– Они не ведают, что творят.

– Да что ты? – хрипло расхохотался Гестас.

– Перестань, чему ты радуешься? – с укоризной проговорил Дисмас. – Мы с ним товарищи по несчастью.

– Ну уж нет! Если бы не этот проклятый крест, – Гестас поправил его на плечах, – я бы тоже влепил ему. Не высовывайся, не мешай людям жить, как они хотят.

– Но кто понесет крест Назаретянина? Сам он так избит, что не дотащит, – не нам же трудиться за него? – сказал Лонгин. – Эй, вы, кто из вас поможет этому преступнику донести крест до Лысой горы? – на ломанном арамейском крикнул он толпе.

– Пусть сам тащит! Подгони его бичом! Копьем его коли! Никто ему не поможет, – ответили из толпы.

– Люди, опомнитесь, что вы делаете? – воскликнула женщина в темной низкой накидке, и Иисус вздрогнул, услышав ее голос. – Пожалейте его, помогите ему, – и вам это зачтется перед Богом!

– Бог проклял его, зачем жалеть? – возразили в толпе. – Угомонись, женщина!

– Тащите сюда вон того, коренастого, что стоит под смоковницей! – сказал Лонгин солдатам. – Ты понесешь его крест, и не вздумай возражать, – ткнул он тупым концом копья в грудь этого человека.

– Как тебя зовут? – спросил его Иисус.

– Симон из Киринеи, – ответил он.

– Прости, что принимаешь мою тяжесть, Симон, – сказал Иисус.

– Ладно, чего уж там, – пробурчал коренастый человек.

– Пусть те, кто меня любят, тоже простят меня! – возвысил голос Иисус, разыскивая глазами в толпе женщину в темной накидке.

– Прости и ты, – раздался в ответ рыдающий голос.

– Веди меня, я готов, – Иисус взглянул на Лонгина.

– А для меня помощника найдешь? Сделай милость, добрый римлянин! – глумливо крикнул Гестас.

Лонгин, даже не обернувшись к нему, приказал:

– Вперед! – и отряд, сопровождаемей народом, отправился на Лысую гору.

* * *

– Вы все оставили его, все! – рыдала Магдалина, обращаясь к Филиппу и Варфоломею, которые стояли перед ней в той же комнате дома Лазаря, где они разделили трапезу с Иисусом. – Где вы были, когда его схватили; где вы были, когда его вели на казнь? Он был прав: среди вас нашелся только один решительный человек, да и тот – Иуда!

– Так, видно, было предначертано, – сказал Филипп, а Варфоломей угрюмо прибавил: – Мы пытались спасти его, но он не захотел.

– Он устал, он отчаялся, он не знал, как донести свое учение до людей! – вскричала Магдалина. – А вы, что вы сделали, чтобы помочь ему?

– Мы во всем слушались его, – так же мрачно возразил Варфоломей. – Мы делали, что он говорил.

– Ты же знаешь, что с ним невозможно было спорить; мы подчинялись ему, как послушные дети мудрому отцу, – прибавил Филипп.

Магдалина плакала, они молчали.

– Кто его похоронил? – наконец спросила она. – Мне не дали его погрести; могу ли я теперь умастить его тело благовониями?

– Нашлись добрые люди, которые похоронили его на пещерном кладбище за Дамасскими воротами, – сказал Филипп. – Но благовония не понадобятся, ибо по обычаю тело убитого не умащивается ими, так же как не омывается водой, дабы проклятие Бога пало на убийц.

– Неужели мне будет отказано даже в этом? – Магдалина снова начала плакать. – Неужели я уже никогда не увижу его, пусть мертвого, и не смогу совершить последний обряд над ним?

– Обычай разрешает нам через день отвалить камень над могилой, чтобы убедиться в смерти усопшего, – бывает ведь и так, что хоронят живых, – ответил Филипп. – Но благовония все равно запрещены, если мы соблюдаем закон. Сам Учитель говорил: «Не нарушить я пришел закон, но исполнить его».

– Благовония не понадобятся в любом случае, – загадочно вставил Варфоломей.

– Почему? – Филипп с удивлением посмотрел на него.

– Его тела уже нет в могиле, – ответил Варфоломей.

– Как нет? Он жив?! – в один голос воскликнули Филипп и Магдалина.

– Он будет жить среди нас, – сказал Варфоломей.

– Что это значит? Ответь мне: он жив? – Магдалина схватила его за одежду и стала трясти. – Ответь во имя милосердного Бога!

– Не будь таким жестоким, Варфоломей, – сказал ему Филипп. – Не терзай ее так!

– Он мертв, – ответил Варфоломей и прижал к себе плачущую Магдалину. – Но люди должны думать, что он не умер. Не ты ли упрекала нас, что мы плохо помогали ему? Мы сделаем все, чтобы его учение жило.

– Дай мне в последний раз взглянуть на него, умоляю тебя! – плача, просила Магдалина.

– Это невозможно, – ответил Варфоломей, поглаживая ее по голове…

– Так он мертв? – спросила Магдалина, когда у нее уже не было сил плакать.

– Да, – сказал Варфоломей.

– Он мертв? – повторила Магдалина.

– Он мертв и погребен, – подтвердил Варфоломей.

– Что же, – слабо проговорила Магдалина, – тогда я уеду, я не могу оставаться здесь. Возьму детей и уеду.

– Это лучшее, что ты можешь сделать, – согласился Филипп. – Поезжай в Галлию, там тебя примут.

– Почему в Галлию? – спросила она.

– Там легче затеряться. В южной Галлии у меня живет родня, – я попрошу, чтобы они приняли тебя, – объяснил он.

– Спасибо