– Похвально, – сказал Пилат. – Ты сам придумал свое учение?

– И да, и нет. Я долго постигал мудрость иудеев, эллинов, индийцев, а потом все это будто засияло во мне животворным огнем. Я прозрел и хотел, чтобы люди тоже прозрели, прикоснувшись к этому огню.

– Или сгорели, – вставил Пилат. – В огне ведь сгорают.

– Кому что дано.

– Ты жесток, Иисус из Назарета, – Пилат посмотрел на него из-под опущенных век. – Ты обрекаешь на гибель тысячи людей, – и тех, кто пришел к тебе, и тех, кто не пришел. Ты более жесток, чем ваш иудейский Бог: ведь он карает лишь тех, кто не признает его.

– Многие хотят пройти через тесные врата, но мало кому это удается, – сказал Иисус.

– Зачем же ты сделал врата такими тесными? – возразил Пилат. – Я прочел кое-какие из твоих проповедей, – он показал на свитки, лежащие на столе. – Ты говоришь о невозможных вещах. «Покиньте дом и семью, раздайте все ваше богатство бедным, живите, как птицы небесные, которые не сеют и не жнут, но сыты бывают». Но сколько людей смогут так прожить и долго ли они проживут?.. «Любите всех, и врагов ваших любите, как самих себя». Значит, если в мой дом ворвутся враги и будут насиловать и убивать мою жену, до смерти замучают детей, – я должен любить этих врагов?

– Воздаяние свершится не в этом мире, – убежденно сказал Иисус.

– Но живем мы в этом мире, – возразил Пилат.

– Он не вечен, он преходящ.

– Возможно, но пока мы живем именно в нем, и будет ли иной мир, не знаем, – а ты учишь так, как будто уже видишь конец света, – с иронией заметил Пилат.

– Он будет, – уверенно сказал Иисус.

– Поживем – увидим… Но меня сейчас больше интересуют не твои проповеди всеобщей любви, а то, что ты говорил о государстве. Скажи мне, как ты относишься к земной власти: не бойся, нас никто не слышит, – вкрадчиво произнес Пилат.

– Она лишена совершенства, – сказал Иисус, отведя глаза.

– Не лукавствуй, ты же осуждаешь лукавство, – сказал Пилат. – Отвечай прямо.

– Земная власть – неизбежное зло, – ответил Иисус, посмотрев на Пилата.

– Золотые слова! – щека Пилата дернулась, и рот его искривился. – Без сильной власти люди перерезали бы друг друга или стали бы легкой добычей варваров. Только государство спасает нас от хаоса и кромешной тьмы. Зачем же ты выступаешь против него?

– Я не выступал, – сказал Иисус.

– Опять лукавствуешь; у нас откровенный разговор, чего ты боишься? Да, ты не призывал к его свержению, но в твоих проповедях государство – зло, несовместимое с добром. Ты покушаешься на устои, на которых держится государство, ты пытаешься заменить его законы своими… Тебя предал один из твоих учеников; ты понимаешь, почему он это сделал? Он здравомыслящий человек, он поддерживает власть, а ты несешь разрушение, поэтому ты опасен для любой власти – и иудейской, и римской, – с угрозой сказал Пилат.

Наступило молчание.

– Ты ведь женат? – внезапно спросил Пилат.

– Да.

– И дети есть?

– Мальчик и девочка.

– Куда ты полез? – скривился Пилат, не в силах сдержать злость. – Ты мог бы хорошо жить со своей семьей: ты разбираешься в законах, умен, владеешь искусством врачевания. Ты был бы уважаемым обеспеченным человеком; куда ты полез?

– Я не мог иначе, – ответил Иисус и улыбнулся впервые за сегодняшний день.

Пилат сжался, как от удара.

– Что же, ты сам выбрал свою судьбу, – глухо пробормотал он.

Вновь наступила пауза, затем Пилат выпрямился в своем кресле и сказал сухо и официально:

– Последние вопросы. В твоем деле говорится, что ты называл себя царем Иудейским, – это правда?

– Это не мои слова.

– Но свидетели утверждают, что ты так говорил.

– Это не мои слова.

– Далее: ты хотел разрушить иерусалимский Храм?

– Нет, я сказал, что он будет разрушен, если народ и власть не одумаются.

– В этом ты прав. Но слова о разрушении, все же, были сказаны?

Иисус молчал.

– Ты сам выбрал свою судьбу, – повторил Пилат, потом крикнул: – Стража! Уведите его! – и отвернулся от Иисуса.

– Прощай, префект, – Иисус с жалостью посмотрел на него и вышел.

Иисус исцеляет женщину. Фреска из римских катакомб

Оставшись один, Пилат глубоко задумался; рыжий кот, мурлыча, подошел к нему и стал ласкаться. Гладя его, Пилат спросил:

– А где твоя мышь? Съел? Правильно, сильные поедают слабых, так и должно быть. Этот проповедник хочет, чтобы было иначе, но тогда действительно наступит конец света. Я бы расправился с этим безумным мечтателем быстрее, чем ты с мышью, но Прокула? Она пожалуется императору, а на меня и без того много доносов.

Знаешь, что я сделаю? Тебе я могу признаться, мой друг, – я отдам Назаретянина на суд народа. На Пасху народ имеет право помиловать одного из осужденных на смерть преступников, так пусть он и выбирает: у нас в запасе есть разбойник, которого должны казнить. Впрочем, выбор очевиден: синедрион не допустит помилования Иисуса, и сумеет настроить народ соответствующим образом. А Прокуле я скажу, что не смог ничего поделать, – ведь таков обычай в этой стране. Я могу даже выступить в защиту Назаретянина, все равно это уже ничего не изменит…

Ну что, Прокула, думала прижать меня к стене? Глупая женщина! Я, Понтий Пилат, римский всадник и префект Иудеи, несокрушим, ибо на таких, как я, держится власть! – правая щека его задрожала, и рот перекосился еще больше, чем прежде.

* * *

– Эй, царь Иудейский! Где твое войско? Почему никто не пришел спасать тебя? – говорили римские солдаты Иисусу, собирая его на казнь. – Осторожнее с ним, он царских кровей, еще прогневается!.. Не сердись, царь Иудейский, помилуй нас, несчастных!.. А давайте его коронуем, почему он без короны? Тут растет терновник, совьем из него царский венец, – неплохая будет корона!.. Надевай ему на голову, – вот так! Что нравится, – теперь ты настоящий царь!

Иисус молчал; его левый глаз заплыл от огромного синяка, на скуле кровоточила ссадина, спина была исхлестана бичом.

– Хватит развлекаться, все равно он вас не понимает, – сказал высокий худой сотник по прозвищу «Лонгин». – Целый день, что ли, с ним возиться? Ведите его и этих двух злодеев на Лысую гору, – он показал на Гестаса и Дисмаса, убийц и воров, арестованных двумя днями раньше.

– Ха! – закричал Гестас, догадавшись, что сотник говорит о нем. – Сейчас умру от смеха! Мы должны были сдохнуть вместе с Варравой, нашим славным вожаком, который зарезал больше людей, чем мясник – овец. А подохнем в компании с этим