Двенадцать его учеников расселись вокруг круглого стола и принялись за нехитрую трапезу; тусклый масляный светильник едва освещал их лица, остальная часть комнаты утонула во тьме. Петр и Симон, которые были не прочь поесть, налегли на лепешки и сыр, остальные ели мало. Вино тоже пили умеренно, за исключением Иуды, наполнившего себе уже третий стакан.

– Пей, не стесняйся, – говорил ему Иисус, ласково потрепав его по голове. – Вино – это кровь земли, сродни той крови, что течет в наших жилах. Пейте вино, чтобы породниться с землей, и друг с другом, и со мной! И ешьте хлеб, потому что он подобен телу земли и нашим телам, – когда вы едите его, родство наше становится еще ближе… Пей, Иуда, пей, мой ближайший ученик!

– Почему это он – ближайший? – ревниво спросил Иоанн, миловидный юноша, сидевший по правую руку от Иисуса, в то время как Иуда сидел по левую.

– Потому что он никогда не лукавит и не старается казаться лучше, чем он есть. Иуда делает то, что велит ему сердце, – ответил Иисус. – Но ты не беспокойся, Иоанн, ты тоже мой любимый ученик, и вы все мои любимые ученики, – ведь если вы называете меня учителем, то я могу называть вас учениками? Просто Иуда искреннее всех вас, он не притворяется – он видит, что дело плохо и надо искать какой-то выход. Правда, Иуда?

– Да, учитель, ты прав, – сказал Иуда и выпил свой стакан до дна.

– Отчего же наше дело плохо? – недовольно проговорил Андрей, сухой, загорелый и далеко уже не молодой человек, сидевший сразу после Иоанна. – Когда ты, Иисус, начал проповедовать, нас было только двое – ты да я. Позже к нам присоединился мой брат, – он толкнул широколицего бородатого Петра, который сидел справа от него. Тот закивал в ответ. – Потом появились другие ученики и последователи, и когда мы ходили по пустыне, нас было уже до двух тысяч человек. Да, большинство из них позже покинули нас, но твои проповеди стали известны в народе. А как нас встретили в Иерусалиме! Тысячи людей вышли приветствовать нас.

– Ну уж и тысячи! – усмехнулся Иисус. – Пара десятков тех, кто разделяет наше учение, и еще сотня зевак. Уверяю тебя, что если бы нас вели на казнь, людей было бы гораздо больше.

– Зачем так говорить? – обиделся Андрей. – А ты что молчишь? – еще раз толкнул он Петра.

– Я не отрекусь! – с набитым ртом проговорил Петр.

– Вот и за это я люблю Иуду: он не бросается громкими словами, которые легче сказать, чем исполнить, – Иисус вновь обнял Иуду. – Ты же не станешь говорить, что не отречешься?

– Не стану, – ответил Иуда, отпивая вино из своего стакана.

– Говорю вам, что пройдет время, и люди с трудом вспомнят ваши имена, но Иуду будут помнить всегда, – сказал Иисус.

– Но послушай, – вмешался Филипп, который сидел правее Петра, – надо ли так рисковать? Оставаться в Иерусалиме очень опасно, может случиться самое плохое.

При этих словах стоявшая за занавесью Магдалина вздрогнула.

– Ты верно заметил, что число наших приверженцев ничтожно, а число врагов, добавлю от себя, огромно, – продолжал Филипп. – Кто мы? Иудеи – не иудеи, эллины – не эллины, и уж точно – не римляне. Отверженные, ничтожная горстка отщепенцев, которых во всех храмах и на всех площадях называют врагами веры и государства. Забыв свои распри, против нас объединились все, кто имеет силу и влияние; нас проклинают, нас предают анафеме, с нами призывают беспощадно бороться. Народ не слушает нас, над нами смеются, издеваются, кидают в нас грязью; от нас шарахаются, как от прокаженных! О, Иисус, я не боюсь за себя, – ты знаешь, я пришел к тебе третьим, вслед за Андреем и Петром, бросив дом и семью, – но мне страшно за наше дело. Что будет с ним, если нас не станет, но самое ужасное – если не станет тебя? За три года мы, все же, кое-чего добились, так не лучше ли нам сейчас отступить, чтобы сохранить это?

– Ты считаешь, что мы кое-чего добились, Филипп? – спросил Иисус.

– Да, я так считаю, и не я один, – он посмотрел на сидевшего возле него Варфоломея.

– Я согласен с Филиппом. Тебе надо скрыться в Галилее, учитель, – подхватил Варфоломей.

– В Галилее? Вернуться в свой родной Назарет? Но не ты ли сказал, встретив меня в первый раз: «Из Назарета может ли быть что доброе?» – улыбнулся Иисус.

– Это он по неразумению, – ответил Филипп за Варфоломея, – а теперь тебе надо скрыться именно там.

– А ты что скажешь мне, Фома? В тебе всегда был силен здоровый дух критики, – Иисус взглянул на Фому, который сидел напротив него и сбоку от Варфоломея.

– «Глас вопиющего в пустыне», – сурово сказал Фома. – Разве не было Исайи, разве не было Иоанна Крестителя? Что осталось после них? Как вода в песок, ушли их слова.

Иисус перестал улыбаться:

– Поистине говорю вам, что неверие бывает лучше веры. Спасибо тебе, Фома.

– Я не согласен с ним, учитель, – вмешался Матвей, тоже сидевший напротив Иисуса, возле Фомы. – С тех пор, как я начал записывать все, что с нами было, я внес туда много имен тех, кто принял наше учение. Как же можно говорить, что дело наше пропало втуне? Мои записи свидетельствуют об обратном.

– Записи? – повторил Иисус. – Есть ли в мире записи, правдивые от начала до конца? Видел я твои записи, видел записи и нашего юного Иоанна, – сколь сильны в них вымысел и фантазия! Чудеса, чудеса и еще раз чудеса – будто это главное! А если бы я не владел искусством исцеления и не умел еще кое-чего, что непонятно простым людям, меня бы никто не слушал? «Глас вопиющего в пустыне»…

– Но, учитель!.. – воскликнули одновременно Матвей и Иоанн.

– А ты почему молчишь, Иаков, брат Иоанна? – не споря с ними, спросил Иисус.

Иаков Старший, который сидел следующим за Матвеем, задумался, а потом ответил:

– Тебе решать, учитель.

– Что ты, брат! – возмутился Иоанн, однако Иисус остановил его жестом и обратился ко второму Иакову и Фаддею: – Вам слово, братья наши по духу, а меж собой – по крови.

– Как ты решишь, так и будет, – ответили братья.

– Симон? – спросил Иисус последнего из своих учеников, сидевшего возле Иуды.

Тот запил вином лепешку, которую жевал, помолчал немного и затем ответил:

– Я буду проповедовать дальше, – и будь что будет!

– Никто из нас не отказывается от этого, – пробурчал Андрей.

– Вот мы и вернулись к тебе, Иуда, – сказал Иисус. – С тебя мы начали и