Шрифт:
Закладка:
Однако при необходимости даже «старое» можно переименовать в «новое».
Неслучайно, что решительно настроенный министр обороны США попытался вбить клин между европейскими странами своим знаменитым разделением на «старую» Европу (плохую) и «новую» Европу (хорошую). По какому принципу Германию, Францию и Бельгию он причислил к «старой» Европе, а Испанию, Италию, Польшу, Украину, Нидерланды, Венгрию, Чешскую Республику и Болгарию — к «новой»? Ответ прост: поддерживать США в их текущем наращивании политической и военной мощи — значит по определению попадать в желаемую категорию «новых» стран. Все, кто с нами, — те «новые».
Современные войны, даже если у них традиционные цели вроде наращивания территорий или доступа к дефицитным ресурсам, преподносятся как столкновение цивилизаций, как войны культур, в которых каждая сторона претендует на моральное превосходство и называет противников варварами. Враг всегда угрожает «нашим укладам», он безбожник, отступник, осквернитель, он хочет надругаться над нашими высшими, лучшими ценностями. Текущая война с очень реальной угрозой, которую представляет собой воинствующий исламский фундаментализм, — наглядный тому пример. Важно заметить, что куда более мягкая версия аналогичной враждебности составляет суть антагонизма между Европой и Америкой. Еще нужно помнить, что исторически самая популярная антиамериканская риторика в Европе (суть которой можно свести просто к тому, что американцы — варвары), пришла не из так называемого левого крыла, но из ультраправого. И Гитлер, и Франко неоднократно делали выпады против Америки (и мирового еврейства), которая загрязняет европейскую цивилизацию своими низменными коммерческими ценностями.
Конечно, большая часть европейской общественности продолжает восхищаться американской энергией, американской версией «современного». И, вне всякого сомнения, среди американцев всегда находились те, кто разделяет европейские культурные идеалы (один из них стоит перед вами), кто находит в старом искусстве Европы вдохновение и свободу от ярого меркантилизма американской культуры. Всегда были похожего склада ума европейцы, которых манят и искренне завораживают Соединенные Штаты именно своими отличиями от Европы.
То, как американцы видят себя, — это еврофильское клише наоборот: они считают, что это они защищают цивилизацию. Орды варваров больше не у ворот. Они внутри, сеят хаос в каждом процветающем городе. Странам — «производителям шоколада» (Франции, Германии, Бельгии) придется посторониться, пока страна с «силой воли» — и благословением Господним — воюет против терроризма (теперь синонимичного с варварством). Как говорит госсекретарь США Колин Пауэлл, «старой» Европе (под которой иногда как будто имеют в виду только Францию) нелепо пытаться участвовать в управлении территориями, захваченными коалицией завоевателя. У нее нет ни военных ресурсов, ни желания пачкать руки, ни поддержки ее изнеженного, слишком миролюбивого населения. Зато у Америки есть всё. А Европе чужды евангелические — то есть воинственные — настроения.
Порой я не верю собственным ушам, когда слышу, что люди в моей стране теперь обвиняют Германию, страну, которая почти век сеяла ужас в мире, в так сказать новой «немецкой проблеме», а именно, что немцам отвратительна война, что большая часть немецкой общественности — в буквальном смысле пацифисты!
Неужели Америка и Европа никогда не были партнерами, не были друзьями? Конечно, были. Но, полагаю, будет верным сказать, что периоды гармонии, общности были скорее исключениями из правила. Один такой период — это время между Второй мировой и началом Холодной войны, когда европейцы испытывали искреннюю благодарность за вмешательство, содействие и поддержку Америки. Америке нравится видеть себя в роли спасителя Европы. Но из-за этого она ожидает, что европейцы всегда ей будут благодарны, чего сейчас европейцы не чувствуют. С точки зрения «старой» Европы Америка настойчиво злоупотребляет восхищением и благодарностью европейцев. После терактов 11 сентября 2001 года огромное сочувствие Соединенным Штатам было совершенно неподдельным. (Я на тот момент оказалась в Берлине и была свидетелем пыла и искренности этого сочувствия в Германии.) Но после разрыв стал только шириться.
Граждане самой богатой и сильной страны в истории должны понимать, что Америку любят, ей завидуют… и ее ненавидят. Те, кто путешествует по миру, знают, что американцев часто воспринимают как неотесанных, вульгарных, некультурных людей, и те нередко с ресентиментом бывшей колонии начинают вести себя в соответствии с этими предрассудками. А некоторые образованные европейцы, которым очень нравится путешествовать и жить в США, снисходительно приписывают стране дух колониальной свободы, где можно наконец стряхнуть оковы и бремя высокой культуры. Я помню, как мне сказал один немецкий режиссер в Сан-Франциско, что ему нравится жить в США, потому что «у вас тут совсем нет культуры». Для многих европейцев, включая, надо отметить, Лоуренса («Жизнь там восходит от корней, грубая, но бойкая», — написал он другу в 1915 году, когда планировал жить в США), Америка была местом, куда можно сбежать. И наоборот: Европа была местом, куда сбегали американцы, жаждущие «культуры». Разумеется, я сейчас говорю о меньшинстве, привилегированном меньшинстве.
И сейчас Америка видит себя защитником цивилизации и спасителем Европы, удивляясь, почему же европейцы этого не понимают. Европейцы же видят Америку как государство безрассудно воинственное — в ответ на что американцы клеймят Европу врагом Америки: мол, она только прикрывается пацифизмом, чтобы подорвать влияние Америки, — всё чаще слышим мы в американской риторике. В частности, Францию особенно подозревают в секретных планах сравняться с США или даже занять более главенствующую роль в мировых процессах; «Операция „Америка“ должна провалиться» — такой заголовок выдумал обозреватель The New York Times, рассуждая о стремлении Франции к господству, вместо того чтобы осознать, что поражение США в Ираке подтолкнет «радикальные исламские группировки от Багдада до мусульманских трущоб Парижа» (словами самого обозревателя) к джихаду против толерантности и демократии.
Людям сложно видеть мир, не поляризуя его (не разделяя на «нас» и «их»), и в прошлом такое восприятие стимулировало курс на изоляцию в американской внешней политике в той же мере, в какой оно сейчас способствует курсу на империализацию. Американцы привыкли думать об остальном мире как о врагах. Враги — они где-то там, как и сражения почти всегда происходят «там», когда жуткой, затаившейся угрозой теперь стал исламский фундаментализм вместо русского и китайского коммунизма. И «террорист» — более гибкое слово, чем «коммунист». Оно может объединить в себе куда больше движений и интересов.